Как работал Джалиль

15 февраля - 100 лет со дня рождения татарского поэта, Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии Мусы Джалиля.

Никогда Муса Джалиль не был только профессиональным литератором, всю жизнь он либо учился, либо работал, нередко совмещал по две-три должности одновременно... И возникает вопрос: как при такой кипучей, деятельной, до краев заполненной жизни поэт находил время для творчества? Обратимся к свидетельствам тех, кто близко знал Джалиля.

Никогда Муса Джалиль не был только профессиональным литератором, всю жизнь он либо учился, либо работал, нередко совмещал по две-три должности одновременно... И возникает вопрос: как при такой кипучей, деятельной, до краев заполненной жизни поэт находил время для творчества? Обратимся к свидетельствам тех, кто близко знал Джалиля.

"Постоянное пребывание на людях, - пишет Амина Джалиль, - выработало у Мусы привычку работать в любых условиях - на улице, в учреждениях, даже беседуя с людьми".

Об этом же говорит и Гази Кашшаф: "Он мог писать когда угодно и где угодно... Острые эпиграммы, шаржи в стихах он писал на собраниях, на вечерах, в гостях. Писал и на папиросной бумаге, и на обоях, и на оберточной бумаге. Писал быстро, как бы стремясь догнать, не упустить свои мысли, большей частью простым карандашом. Второпях он забывал пронумеровать страницы написанного. Хорошо еще, если Муса записывал свои произведения в тетрадь или блокнот, но часто он писал на разрозненных листках, а то и на клочках бумаги".

Это доставило Г. Кашшафу впоследствии, когда ему пришлось разбирать архив Джалиля, немало хлопот.

Постоянная творческая сосредоточенность приводила к неисправимой рассеянности Мусы, от которой страдали и окружающие, и больше всего он сам. Друзья знали это и не обижались, если Муса, встретившись на улице, не здоровался с ними и даже не замечал: он жил в мире своих образов.

Как-то раз в период работы с композитором Асафьевым над оперой "Алтынчеч" Джалиль поехал к нему на загородную дачу... в домашних шлепанцах. Причем обнаружил это только тогда, когда пpиexaл на место и хозяин, встретив его в передней, предложил свои тапочки. В другой раз Муса оставил где-то портфель с рукописями и несколько дней ходил как в воду опущенный. Хорошо еще, что портфель в конце концов нашелся... Муса нередко опаздывал и на работу, и в театр, и на репетиции. Режиссер Баратов, ставивший "Алтынчеч", шутил: "Если хотите, чтобы Джалиль пришел к одиннадцати, назначайте ему в девять. Он будет ровно в одиннадцать".

Немало натерпелась от этой неорганизованности мужа Амина. Бывало соберутся они куда-нибудь ехать. У точной и пунктуальной Амины давно уже все готово, а Муса все еще сидит за письменным столом, что-то пишет, зачеркивает, снова пишет. На все напоминания отвечает неопределенным: "Сейчас, сейчас". Наконец, когда времени остается в обрез, Амина решительно встает и берется за чемоданы. Тогда и Муса вскакивает из-за стола, торопливо запихивает в портфель рукописи, и они спешат на вокзал, считая минуты и нервничая у светофоров.

Муса, по его признанию, не садился за стол, пока у него окончательно не созреет и не прояснится замысел. Но когда он брался за перо, то писал быстро, вдохновенно, с увлечением. Многим окружающим казалось поэтому, что стихи даются ему легко.

Порою он и сам бравировал этой легкостью. Однажды, уже в конце 30-х годов, в компании друзей возвращался с дачи. Стояла теплая июньская ночь. Всю дорогу Муса шутил, рассказывал смешные истории, разыгрывал на фоне ночного леса сцены из оперы "Алтынчеч". Вдруг он увидел на дороге письмо. Это было любовное послание, то ли выброшенное за ненадобностью, то ли оброненное чьей-то небрежной рукой. Муса прочитал письмо вслух, расхохотался и тут же сочинил стихотворный экспромт "Потерянное письмо".

В 1938 году татарские поэты задумали сообща создать поэму к 20-летию ВЛКСМ. Правление Союза писателей создало для коллектива авторов все необходимые условия в Доме творчества на Волге. На весь творческий процесс отпускалось 15 дней.

"Работа закипела, - пишет Гази Кашшаф, - поэты при встрече обменивались мнениями о проделанном, некоторые уже вчерне закончили свои главы и приступили к обработке. Приближался срок представления глав для обсуждения. Только один Муса ничего не писал, целыми днями катался на лодке, пропадал на волжском пляже, бродил по лесу, гулял в яблоневом саду, играл в волейбол, беседовал с колхозниками, забавлялся с детьми. И никто не видел ручки или бумаги в его руках. Тревога охватила поэтов: для самой ответственной главы еще не написано ни строчки. Они решили предупредить Мусу и как-то за обедом, в столовой, сказали:

- Муса, мы уже завершаем работу, а ты все тянешь... Ты задерживаешь нас...

- У меня уже давно все готово, - заявил Муса неожиданно.

Одни изумились, другим это показалось шуткой, третьи не знали, верить или нет, и потребовали, чтобы Муса завтра же показал свою рукопись. Муса согласился. И за одну ночь он вписал в тетрадь то, что полагалось ему по плану коллективной поэмы - около четырехсот стихотворных строк! В архиве Мусы хранится эта тетрадь, и поразительно, что поэты при обсуждении его главы не внесли никаких замечаний, она была напечатана без единого исправления. Оказалось, что Муса искал поэтические краски, художественные образы не в тиши уединенного кабинета, а среди живых людей, на природе".

Еще одна особенность творческой работы Джалиля: он писал быстро, как бы стремясь поскорее выплеснуть на бумагу задуманное. Отправлять же произведение в печать не спешил, а давал ему отлежаться, чтобы остыть самому и взглянуть на произведение свежими глазами. После этого Муса чаще всего переписывал все заново и... снова засовывал в дальний ящик стола.

В архиве Мусы Джалиля сохранились десятки вариантов. Нередко вполне готовые произведения он выдерживал годами. Многое из написанного так и не вышло в свет при жизни автора.

Гази Кашшаф описывает, как он был удивлен, узнав из завещания Мусы, что поэт опубликовал лишь треть написанного. Это показалось ему тем более странным, что Муса при жизни печатался часто и считался одним из наиболее продуктивно работающих татарских писателей. Но когда Кашшаф вплотную взялся за изучение архива Джалиля, он убедился, что поэт был прав.

При всей внешней неорганизованности Муса был собранным, волевым, целеустремленным. Это был поэт нового склада, духовно здоровый, физически крепкий, умеющий рационально организовывать свое время. Всю жизнь он подчинил главному - творчеству - и добивался цели с железным упорством и настойчивостью.

Амина Джалиль рассказывает, что у Мусы был твердый, заведенный раз и навсегда распорядок дня.

Вернувшись с работы, он наскоро ужинал и сразу ложился спать. Дневной сон давал отдых усталому мозгу, ставил своего рода барьер между рабочими буднями и творческим вечером.

Часов в одиннадцать отдохнувший, посвежевший, бодрый Муса садился за стол. "К этому времени, - пишет Амина Джалиль, - в нашей московской квартире наступало затишье. Десять семей в десяти комнатах успевали поужинать и отдыхали. Входная дверь, расположенная рядом с нашей комнатой, хлопала реже. У нас засыпала дочка Чулпан. В огромном коридоре стихал гомон. Успокаивалась и вечно оживленная кухня".

До пяти-шести утра Муса просиживал почти не разгибаясь, быстро исписывал лист за листом. Он раскладывал черновики по обоим столам, стульям и единственному подоконнику, так что к утру по комнате нельзя было пройти. Затем, вздремнув часок-другой и сделав утреннюю зарядку, как всегда бодрый и подтянутый отправлялся на работу.

Порядок этот соблюдался неизменно. Как бы ни уставал поэт на работе - поспит немного и снова работает всю ночь напролет.

Рафаэль МУСТАФИН.