Жить так, чтобы не умирать и после смерти

Эти проникновенные строки Джалиль-фронтовик написал жене незадолго до своего пленения. В них - не только философия жизни поэта, но и мудрое завещание потомкам. Впервые текст был опубликован в "Советской Татарии" 14 февраля 1956 года.

Дорогая Амина! Иногда бывают такие минуты в жизни, когда чувствам и мыслям становится тесно в сердце и голове, хочется что-то писать: не то дневник, не то письмо.

Последний мой отъезд из Казани был самым тяжелым моментом в моей жизни за последние годы, он оставил ужасно неприятный осадок в сердце, и я долго мучился, страдал, переживая эти минуты...

Я до этого два раза расставался с тобой, уезжая на фронт. Но почему-то это последнее, третье расставание было гораздо тяжелее, в сто крат тяжелее, чем первые два. Почему это так, я объяснить не могу. Думал - не предчувствие ли это недоброго? Поэтому, не видя никаких особых причин для глубокой своей грусти, я с испугом начал сомневаться: увижу ли я еще тебя и Чулпан. Но такая мысль пришла только на миг. Я просто не знал, чем объяснить, что так тяжело расставаться. Но расставаться было очень тяжело - это бесспорно.

Я это почувствовал первый раз тогда, когда прощался с Чулпаночкой. Трудно было мне уходить от ее кроватки. Она спала. Помнишь, мы колебались: разбудить ее или не разбудить? И тревожить было жалко, и жалко было уйти просто так. Разбудишь - она, поняв, в чем дело, заплачет. Ей будет очень тяжело расставаться. Она - больная, с температурой, захочет с нами поехать, а не разбудишь - проснется, спросит папу. Ей станет обидно, что не проводила отца, не улыбнулась ему в последний раз.

Мы разбудили. Она спросонья ничего не поняла, и я спросил: "Чулпаночка, я уезжаю, до свидания! Можно мне уехать?" Она, не открывая глаз, кивнула головой.

"Значит, можно?" Значит, дочь отпускает отца на священную битву. Это был трогательный момент. Если даже я не вернусь и Чулпаночка вырастет, сохраняя в душе туманное воспоминание об отце, этот ответ в последние минуты расставания будет самым существенным в ее жизни: она, лишившись отца, всегда гордо будет думать, что сама отпустила его на великую войну. Этот, может быть, бессознательный ответ четырехлетней девочки означал ее слово самому дорогому, самому любимому человеку: "Поезжай, папа! Защищай Родину, уничтожай фашистов-гадов... Ничего, что я останусь без папы... пока, а может быть, даже и... навсегда. Ну, ничего, поезжай: так надо!.."

...Я не боюсь смерти. Это не пустая фраза, когда мы говорим, что презираем смерть. Это на самом деле так. Великое чувство патриотизма, полное сознания своего общественного долга, убивает страх.

Когда приходит мысль о смерти, то думаешь так: есть еще жизнь после смерти, не "жизнь на том свете", как проповедовали попы и муллы, а жизнь в сознании, памяти народа. Если я делал что-то важное, нужное людям, то этим я заслужил эту другую жизнь - "жизнь после смерти". Обо мне будут помнить, говорить, писать. Если я заслужил это, то зачем же бояться смерти! Цель-то жизни в том и заключается: жить так, чтобы не умирать и после смерти.

Вот и думаю я: если погибну в Отечественной войне, проявляя отвагу, то это - кончина не совсем плохая. Ведь когда-нибудь по закону природы все равно кончится мое существование, оборвется нить моей жизни. Если не убьют, то умру в постели.

Да, конечно, тогда, быть может, я умру в глубокой старости и за 30-40 лет, оставшихся до этого момента, я сумею создать хорошие вещи, принесу много пользы для общества. Это, конечно, правильно. Больше жить, значит, больше трудиться, больше приносить пользы обществу. Поэтому небоязнь смерти вовсе не означает, что мы не хотим долго жить. Совсем не так. Мы очень любим жизнь, хотим жить и поэтому презираем смерть! А если эта смерть необходима, если она может принести столько же пользы, как 30-40-летняя трудовая жизнь до старости, то незачем бояться, что я рано погиб.

"Жил и творил для Родины, а когда нужно было, погиб для Родины". И такая гибель - уже есть бессмертие человека!

Если вот так думать - смерть вовсе не страшна, но мы не только рассуждаем, а так чувствуем, ощущаем. А это значит - такое сознание вошло в наш характер, в нашу кровь.

Прощай.

Муса.

12 января 1942 года.