На той стороне

Самый малоизученный и даже загадочный период в биографии Мусы Джалиля - время, когда он был на "той стороне". Когда по заданию подпольной организации пошел на службу к немцам. Перед ним и другими членами подпольной группы стояла совершенно четкая цель - сорвать черные замыслы фашистов по созданию так называемых "национальных легионов", повернуть вложенное в руки легионеров оружие против самих фашистов.

Из донесения бывшего подпольщика Яна Габдуллина на имя ЦК ВКП (б), написанного еще в 1943 году, вскоре после перехода через линию фронта, мы знаем, что в лагерях для военнопленных существовала разветвленная сеть подпольных групп. Вначале подпольщики намеревались бойкотировать легионы, вели пропаганду против вступления в них. Но эта тактика не принесла успеха. Немцы ни у кого не спрашивали согласия, сгоняли в легионы насильно. Если кто-то не соглашался или каким-то образом выражал свой протест, без лишних разговоров выводили за пределы лагеря и расстреливали.

Кроме того, многие шли в легионы не из идейных соображений, а просто чтобы выжить, ибо в лагерях для военнопленных люди ежедневно гибли сотнями и тысячами от голода и болезней. Вот почему подпольщики приняли решение самим идти в легионы, чтобы развернуть там агитацию против немцев и "взорвать легионы изнутри", как говорилось в донесении Яна Габдуллина.

О том, что же происходило потом, мы до сих пор знали очень мало и отрывочно. А это, в свою очередь, послужило почвой для всевозможных грязных слухов и домыслов. Теперь, когда открылись ранее совершенно недоступные архивы КГБ, появилась возможность ознакомиться с делами бывших легионеров, тех, кто был рядом с Джалилем или как-то общался с ним. Судьба этих свидетелей сложилась трагически. Большинство из них погибло в сталинских лагерях и тюремных застенках. Но их показания остались в пыльных папках с грифом "Совершенно секретно". Конечно, каждый из них знал немного. Но из этих отрывочных сведений, как из кусочков мозаики, складывается общая картина.

ФИЛЬТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ ВУСТРАУ

По воспоминаниям бывших военнопленных Р. Хисамутдинова, Ф. Султанбекова, Г. Фахрутдинова и других мы знаем, что вплоть до конца 1942 года Муса Джалиль томился в лагере для военнопленных в польской крепости Демблин. Голодал, как и все, мучился от ран и фурункулеза, спал на каменном полу неотапливаемого каземата. Потом он вдруг, неожиданно для товарищей, исчез из лагеря.

О том, как же это случилось, стало известно из показаний бывшего легионера А. Зайнутдинова, допрошенного еще в 1945 году, Он был освобожден из лагеря Демблин несколько раньше, т.к. выразил согласие служить в татарском легионе. По его словам, перед ним стояла дилемма: либо смерть от голода, либо служба в легионе. Он выбрал жизнь.

Судя по всему, А. Зайнутдинов пользовался некоторым доверием у руководства лагеря. В начале января 1943 года немецкий офицер приказал ему отвезти военнопленного Мусу Гумерова в лагерь Едлино в той же оккупированной Польше. Именно здесь формировались первые части татарского легиона, Ехали в вагоне в сопровождении немецкого охранника. В пути разговорились, и "учитель Гумеров" не скрыл от своего сопровождающего, что он - татарский поэт Муса Джалиль. Впрочем, немцы уже знали об этом, но считали, что "Джалиль" - псевдоним. Почему отобрали именно М. Джалиля? Судя по воспоминаниям других участников войны, в конце 1942 года по лагерям для советских военнопленных ездила группа татарских эмигрантов во главе с Шафи Алмасом. Они отбирали более образованных людей для работы в татарском комитете. Видимо, они-то и выбрали Джалиля.

В Едлино М. Джалиль провел всего один день. На следующее утро его по этапу отправили в Германию, в особый лагерь Вустрау. Киям Гилязиев, бывший заместитель главного редактора газеты "Идель-Урал", органа татарского легиона, на вопрос следователя, когда и как он впервые узнал о Джалиле, ответил так:

- Примерно в самом конце 1942-го или начале 1943 года, точнее не помню, в период работы в только что созданной газете "Идель-Урал", я услышал, что в лагере Вустрау под Берлином содержится какой-то татарский писатель по фамилии то ли Гумеров, то ли Умеров. Так как газета испытывала острый недостаток в кадрах, я проявил интерес к этому сообщению. Встретил в Берлине начальника свободного лагеря Вустрау Масхуда Нафикова и спросил его об этом. Он ответил, что у них такого нет. Но в закрытом лагере есть какой-то писатель, автор оперы "Алтынчеч". Вот тогда-то я и понял, что это Муса Джалиль.

Более подробно рассказывает об этом бывший военнопленный Шигап Нигмати (Шигабутдин Нигматуллин). После войны он не вернулся на родину, остался в Западной Германии. Во избежание насильственной депортации сменил имя и фамилию и назвался турецким подданным Акзамом Юсуф оглы. Он также прошел через фильтрационный лагерь Вустрау и в сентябре 1942 года получил гражданский паспорт с пометкой "вне подданства". После этого его поставили руководителем татарской группы в том же лагере.

В сентябре 1990 года Ш. Нигмати написал подробные воспоминания о своих встречах с Мусой Джалилем и переслал их в Казань. При всем настороженном отношении к этому человеку в его воспоминаниях есть любопытные моменты, проливающие свет на судьбу Джалиля.

"Кажется, в январе 1943 года начальник бюро "закрытого" лагеря сообщил мне, что прибыл еще один татарин. На вопрос "Почему его не привели сюда?" начальник ответил, что его поместили вместе с другими вновь прибывшими, В комнате находились трое: русский полковник, чуваш в звании капитана и некий Гумеров. Немного посидев с ними, я повел Гумерова в татарский барак. Едва я познакомил ребят с новичком, как Рахим Саттаров вскочил с кровати и, воскликнув "Муса!", обнялся и поцеловался с Гумеровым. Муса сначала не узнал его, но потом вспомнил. Ребята угостили Мусу тем, что у них было, Весь вечер прошел за разговорами о событиях и жизни в плену. На другой день Муса снова пришел к нам, Саттар не преминул подчеркнуть, что пишет стихи. Более того, и на меня указал, говоря: "Он тоже поэт". В ответ я сказал, что по роду занятий я вовсе не поэт, а так, любитель, На что Саттар резонно заметил: "Ну и хорошо, что так, ведь тебя все равно не посчитают поэтом, если не назовешь нашу дрянную жизнь цветущей и не похвалишь партию и Сталина… Писать правду было самоубийственно, ее бы нигде не опубликовали".

После этой тирады Саттар перевел взгляд на Мусу и взволнованно продолжил: "Погубили же классика татарской литературы Галимджана Ибрагимова, расправились же с такими талантами и правдолюбцами, как Хасан Туфан! Дважды меняли наш алфавит, нанеся тем самым непоправимый урон литературе, но и на этом не остановились, преследовали, травили, уничтожали писателей, разрушили нашу культуру. А вы, татарские активисты, служили орудием этого преступления..."

Остальные поддержали Саттара: "Да, мы знаем, чьих рук это дело. Вы, подручные, стали оружием режима". Муса растерялся, не зная, что сказать, и потом, оправдываясь, проронил: "Я тут ни при чем, я приехал в Казань после смерти Галимджана Ибрагимова".

Саттар спросил в лоб: "Почему ты говоришь "после смерти", а не "после того, как его убили"?"

Муса ответил: "Но он же болел, я думаю, он умер от болезни в тюрьме, больше ничего не знаю".

Саттар посмотрел ему в глаза: "Ты ведь знаешь, в чем его обвиняли… Хоть ты и жил в Москве, но был хорошо знаком с жизнью татарской писательской организации, тебя ведь в председатели Союза писателей Татарии не татары выбирали, а Москва назначила".

Муса проронил: "Я знаю лишь, что Галимджана Ибрагимова обвинили в буржуазном национализме, и это правда".

После обеда по просьбе Мусы я повел его в деревню. Зашли в сельское кафе. И тут Муса сказал: "Знаешь, я хочу тебе сказать, что Саттар кое в чем прав".

- Почему же ты это ему самому не сказал? - удивился я.

- Там... разные люди были, Да и Саттару я не совсем доверяю - слишком горячий, - сказал Муса".

Трудно ручаться за то, насколько точно передает Ш, Нигмати слова Мусы. Но, во всяком случае, его воспоминания показывают, в каком двусмысленном положении оказался Муса. Перейдя на сторону фашистов, Ш. Нигмати мог сколько душе угодно рассуждать о "благе татарской нации" и "происках большевиков". А вот Джалилю было чего опасаться. Он вынужден был скрывать свои мысли. И это была не трусость, а элементарная осторожность. Хотя в словах Р. Саттара была немалая доля истины, М. Джалиль не мог раскрыть себя. Лишь позднее, уже без участия Ш, Нигмати, он разговорился с Р. Саттаром по душам, вовлек его в подпольную организацию и позднее направил через линию фронта, чтобы сообщить советскому командованию о патриотической группе в тылу врага. Правда, миссия эта не удалась.

Воспоминания Ш. Нигмати подтверждаются и показаниями ряда других военнопленных. Так, бывший военнопленный Тохтамиров П. Г. отметил в своих показаниях, что Гумеров-Джалиль провел в закрытом лагере Вустрау на положении обычного военнопленного около месяца (по другим свидетельствам - значительно меньше), после чего его перевели в открытый лагерь, расположенный рядом. Там уже не было ни колючей проволоки, ни сторожевых вышек, ни охраны, Здесь, по его словам, Муса провел еще около двух недель, до середины февраля.

Во время поездки в Германию в 1967 году я побывал на месте этого лагеря. Там уже ничего не осталось со времен войны. Обычный немецкий пейзаж: ельники, березняки, возделанные поля, крепкие островерхие дома бауэров под красной черепичной крышей.

Другой бывший военнопленный Кави Ишмури (Ишмуров) также содержался вместе с поэтом сначала в закрытом, а затем в открытом лагере Вустрау. Потом им выдали соответствующие бумаги, и они переехали в Берлин, где около двух недель прожили вместе в одной из комнат барака для перемещенных лиц.

По словам К. Ишмури, зафиксированным в протоколе допроса, М. Джалиль в татарском комитете никакой официальной должности не занимал. Ему поручили вести культурно-просветительскую работу среди пленных. И он в основном ездил по лагерям, организуя выступления коллективов солдатской художественной самодеятельности.

ТАТАРСКИЙ КОМИТЕТ

Татарский комитет располагался в Берлине на третьем этаже многоэтажного дома по улице Ноенбургштрассе,14. Здесь же находилась и редакция газеты "Идель-Урал".

Основу руководства татарского комитета составили татарские эмигранты, жившие в Берлине: Шафи Алмас, Ахмет Темир, Искандер Яушев, Хаерниса Фукс, Галимджан Идриси со своей молодой женой Шамсией Идриси и др. От немцев комитет курировал адвокат Генрих Унгляубе. Позднее в комитет включили и бывших военнопленных Г. Султана, М, Бахтикова, А. Фаткуллина, Г, Давлетшина и других. М. Джалиля в списке членов комитета не было. Видимо, эмигранты не очень-то ему доверяли. Перебежчики громко именовали этот орган "Комитет Идель-Урал", в тайной надежде, что его члены составят основу правительства будущего "независимого" государства Идель-Урал. Немцы же в официальных документах называли его весьма неопределенно "Татарише миттельштелле", т.е. Татарское посредничество.

В президенты будущего татарского государства метил сам руководитель комитета Шафи Алмас. Однако другие члены комитета, видя его малограмотность и раболепие перед немцами, хотели поставить во главе комитета и будущего "правительства" писателя-эмигранта Гаяза Исхаки. Есть свидетельство, что группа работников комитета обратилась в министерство оккупированных восточных территорий с просьбой пригласить из Турции и поставить на эту должность Г. Исхаки. Но получила отказ. Немцев бездарный, но послушный Ш, Алмас вполне устраивал. Гаяз же Исхаки мог повести себя непредсказуемо.

Судя по дошедшим до нас трофейным документам, немецкое командование действительно планировало после "победы немецкого оружия" использовать членов комитета в своих целях. Тех, кто доказал свою преданность "третьему рейху", рассчитывали привлечь для работы в рейхскомиссариатах, созданных на оккупированной территории Татарстана. Но при этом, как признавался позднее один из идеологов фашистской доктрины Райнер Ольцша, немецкое руководство старалось избегать каких-либо конкретных обещаний. Более того, тот же Р. Ольцша пишет, что "никаких суверенных государств на территории бывшего СССР не планировалось". Это соответствовало и прямым указаниям Гитлера, Только рейхс-комиссариаты, полностью подчиненные немецкому командованию. Для одного из таких комиссариатов в области между Доном и Волгой и готовились кадры татарского комитета.

Но главной целью фашистского командования было даже не это. По словам Р. Ольцши, перед татарским комитетом ставились три основные задачи:

1. Содействие в формировании боевых частей татарского легиона. Другими словами, немцам нужно было пушечное мясо. Вот почему комитет и легионы находились под эгидой вермахта.

2. Для пропагандистских целей. С одной стороны, вбить клин между народами СССР. С другой - использовать комитеты для "дымовой завесы" в международно-дипломатическом плане.

Министерство оккупированных восточных территорий во главе с А. Розенбергом разработало платформу так называемой "восточной политики", суть которой заключалась в том, чтобы склонить страны Ближнего Востока, прежде всего Турцию, на свою сторону и втянуть их в войну против СССР. Однако Р. Ольцша признавался: "Для каждого здравомыслящего человека было ясно: восточная политика имела смысл только при несомненном превосходстве немецкого оружия". В этом плане комитеты получали указания из министерства пропаганды, непосредственно же руководило ими министерство оккупированных территорий А. Розенберга.

3. И наконец, комитет и легионы использовались также в разведывательных целях. Опираясь на базу легионов, германская разведка вербовала перебежчиков для шпионской работы. Существовало несколько разведывательных школ, выпускников которых использовали для заброски на территорию СССР. Прежде всего, для совершения диверсий. Например, с их помощью планировалось взорвать пороховой завод в Казани.

Вот в этот-то гадюшник и попал Муса после приезда в Берлин. Бывший военнопленный Ягофаров рассказал в своих показаниях, что поэт был очень худ и истощен, гражданский костюм висел на нем как на вешалке. Жаловался на здоровье, говорил, что плохо себя чувствует.

Об этом же рассказал и упоминавшийся выше Киям Гилязиев. По его словам, он жил в это время в одной из комнат большого шестиэтажного дома Шафи Алмаса по улице Хафельштрассе, 2, Однажды в комитете он встретил Мусу, и поэт попросил разрешения жить с ним в одной комнате, т.к. в бараке было не совсем удобно. Вместе они прожили всего три-четыре дня, после чего Джалилю, учитывая состояние его здоровья, дали путевку на две недели в пансионат легиона на берегу Балтийского моря (остров Узидом).

По словам К. Гилязиева, Муса был очень худ, бледен. Настроен пессимистически. Загадочно заявлял: "Если меня направят в легион, я там сумею развернуть работу". А еще он рассказывал соседу по комнате, что вынашивает либретто оперы "Сююмбике", спрашивал, нет ли здесь, в Берлине, нужных исторических материалов для этой работы.

Несколько слов о пансионате. Легионеры по своему правовому статусу были приравнены к солдатам вермахта. Правда, кормили и снабжали их по последней категории (суп из бурачных, т.е. свекольных листьев, эрзац-кофе, галеты, пластиночка мармелада). Но по сравнению с лагерями это был, конечно, рай. В том числе им, как солдатам вермахта, полагался двухнедельный отпуск. Так как домой они попасть не могли, командование легиона сняло для них небольшие гостиницы на 20-30 мест, где они могли более или менее сносно питаться и отдыхать. Таких пансионатов у татарского легиона, судя по воспоминаниям, было три. Один на острове Узидом в 50 км северо-западнее города Штеттин. Другой в местечке Даргебель-Анклам. И третий в 12 км от Дрездена.

Судя по всему, Джалиль отдыхал в первом из них. Вместе с ним, как рассказывает легионер Ягофаров, отдыхал и его земляк Фуат Булатов. Они жили в одной комнате и о чем-то подолгу шептались по вечерам.

На сегодня достоверно известно из архивных материалов, что в ночь на 23 февраля 1943 года под Витебском на сторону белорусских партизан перешел 825-й батальон - первое соединение Татарского легиона, посланное на Восточный фронт.

В первых изданиях своей книги о поэте я высказывал предположение, что восстание батальона произошло благодаря патриотической работе Мусы Джалиля. Но вновь обнаруженные свидетельства показывают, что Джалиль не имел, да и не мог иметь к этому событию прямого отношения. В это время он находился либо в лагере Вустрау, либо в берлинском бараке для перемещенных.

Однако нет никакого сомнения в том, что переход легионеров на сторону партизан - дело рук подпольной организации, существовавшей в легионе еще до приезда Джалиля. Возможно, сам этот переход и послужил дополнительным толчком, подтолкнувшим Джалиля согласиться для вида сотрудничать с немцами.

Уточняется и количество перешедших к партизанам. Если раньше мы полагали, что перешел весь первый батальон в составе около 900 человек, то по вновь обнаруженным немецким донесениям выясняется, что перейти удалось более 500 человек, Остальных разоружили и вернули обратно. Как бы там ни было, это событие стало серьезным отрезвляющим уроком для гитлеровцев. Полагают, что об этом доложили самому фюреру.

В БЕРЛИНЕ

Упоминавшийся выше Ягофаров (ему довелось выжить в бериевских лагерях) рассказывает, что вскоре после возвращения поэта из пансионата (видимо, это произошло в середине марта 1943 года) прошел слух, будто Джалиля на родине считают предателем. Якобы недавно попал в плен один офицер из Казани, он и рассказал об этом. Ягофаров не исключает того, что слух пустили немцы, чтобы крепче привязать поэта к своей колеснице. Такого рода провокации устраивались ими довольно часто. Но как бы там ни было, Муса переживал это сообщение очень тяжело.

По словам Ягофарова, поэт ему доверял и инструктировал так:

- Татарский комитет надо превратить в балаган, а его раиса Шафи Алмаса и ему подобных сделать клоунами. Все мы, мол, с высшим образованием. Неужели не перехитрим этого полуграмотного спекулянта?

Поскольку Джалилю надо было показать какую-то работу, он написал для газеты "Идель-Урал" несколько статей. К. Ишмуров припоминает две из них: о татарском оперном театре и о татарском фольклоре. В протоколе допроса зафиксированы его слова: ''Ничего антисоветского в них не было".

Бывший военнопленный Скобелев добавляет, что лично переводил эти статьи с татарского на русский для журнала "Корреспонденция", который издавался в Берлине с марта-апреля 1943 года на татарском, русском и немецком языках. С русского на немецкий, по его словам, переводила секретарша журнала. Позднее он перевел на русский статьи Джалиля о Габдулле Тукае, Назибе Жиганове и о развитии татарской литературы и искусства. Статьи эти, по его признанию, также носили общепросветительский характер.

С 28 марта по 15 апреля того же 1943 года Муса Джалиль совершил свою первую поездку по лагерям для военнопленных. Столь точная дата известна благодаря сохранившемуся немецкому отчету об этой поездке. Группа работников татарского комитета отбирала среди татарских военнопленных кадры для службы в легионе и работы в комитете. Сам же поэт подбирал "артистов" для создаваемой в легионе хоровой капеллы. Именно тут впоследствии сплотилось основное ядро подпольной организации.

Впрочем, вечера художественной самодеятельности устраивались и в доме Шафи Алмаса, где одно время жил Джалиль. Певец Афзал Фаткуллин пел протяжные народные песни, вышибая слезу у слушателей. А на стене большого зала висела раскрашенная карта будущего государства Идель-Урал.

В мае 1943 года Джалиль с группой сопровождающих совершил свою вторую поездку по лагерям. Посетил, в частности, лагерь Едлино в Польше. Здесь с ним встретился его давний знакомый А. Зайнутдинов. Рассказать он смог немногое, ибо поэт не открыл ему своих планов. Запомнилось ему только то, что Джалиль обедал не в офицерской столовой, как ему было положено по статусу, а с рядовыми легионерами. Узнал Зайнутдинова, подсел к нему за столик. Сказал, что терпеть не может немецкого мармелада, и сменял свою порцию мармелада на кусочек сливочного масла.

Еще раз Джалиль приехал в Едлино в самом конце июля того же года для подготовки к празднованию годовщины легиона. Впрочем, это был лишь формальный повод. Подпольщики планировали поднять в легионе восстание и с боями пробиваться к своим. Арест подпольщиков сорвал эти планы.

МЕРЯННЫЕ СТИХИ

Совсем недавно до нас дошли воспоминания еще одного перебежчика - Анвара Айдагулова (он же А. Галим, Хамиди, Р. Карими). После войны он остался в Германии, потом переехал в США, где и скончался в 1988 году, После него остались подробные, на сто с лишним машинописных страниц воспоминания о годах плена.

В отличие от многих, А.Айдагулов добровольно перешел на службу к немцам. Его привезли в Берлин, включили в состав татарского комитета и сделали заместителем Шафи Алмаса. Одновременно он работал редактором журнала "Татар эдэбияты" ("Татарская литература"), издававшегося в Берлине на татарском языке.

По свидетельству А, Айдагулова, М, Джалиль бывал у него в редакции и принес для публикации большую подборку из 13 стихотворений. В воспоминаниях приводятся и названия некоторых из них ("Матурлык" - "Красота", "Мактанчык" -"Хвастун", "Могжиза" - "Приключение" и др.). Судя по всему, эти стихи не дошли до нас. В журнале "Татар эдэбияты" они тоже не публиковались, т.к. вскоре Джалиль был арестован.

По словам А. Айдагулова, Муса пытался склонить его на свою сторону, Заводил разговор о том, что всем им придется держать ответ перед НКВД. Даже, мол, если их арестуют немцы, лучше уж встретить приход советских войск в тюрьме. А иначе им не будет никакого прощения. А.Айдагулов же счел эти планы чистым безумием и решительно отказался.

Уезжая в конце июля в Польшу, Джалиль оставил А. Айдагулову записку, где прощался с ним и писал, что им, вероятно, не удастся больше свидеться. Значит, Муса предчувствовал, что дело может обернуться крахом. А незадолго до этого поэт рассказал ему свой сон. Ему приснилось, будто его в Берлине разыскала жена Амина, посланная сюда органами НКВД, чтобы убить его. Протянула ему пузырек с ядом и сказала: "Пей! Пей скорее, пока нас не забрали. Половину оставь мне, я тоже умру с тобой…" Муса, по его словам, проснулся в холодном поту и долго не мог успокоиться. А в десятых числах августа 1943 года прошел слух, что Мусу Джалиля и других подпольщиков арестовали в Едлино.

ПОСЛЕ АРЕСТА

В начале восьмидесятых годов XX века во время поездки в Германию я встречался с переводчиком легиона Фридрихом Биддером. Он присутствовал на первых допросах арестованных. По его словам, допросы проводились сначала в Едлино, потом в варшавской тюрьме "Павиак". Несколько раз его возили и в Берлин, в тюрьму для политзаключенных у вокзала Лертербанхов.

По словам Ф. Биддера, все подпольщики держались мужественно, порою даже дерзко. На вопрос, что же заставило их включиться в подрывную работу, смело отвечали: "Мы всегда были коммунистами, коммунистами и умрем". По свидетельству Ф. Биддера, всех арестованных обвиняли в коммунистической пропаганде. С этой целью они использовали вечера художественной самодеятельности. Печатали и распространяли среди легионеров листовки, Именно эти листовки и помогли отделу один-це выйти на след подпольщиков. Лично М. Джалиля Ф. Биддер уже не помнил. Помнил только, что аресты прошли не только в легионе, но и в Берлине, в татарском комитете и на радиостанции Винета.

Судя по показаниям М. Ямалутдинова, всего немцы арестовали около 80 человек. Многих вскоре выпустили за недостатком улик, в том числе и его. Часть сразу отправили в концлагерь, а главных зачинщиков отдали под суд.

По словам К. Ишмури, член татарского комитета, заместитель главного редактора газеты "Идель-Урал" Абдулла Ишмаев ходил на прием к Шафи Алмасу и хлопотал о смягчении наказания М. Джалилю и др. Ш. Алмас ответил ему примерно так. Это связано, мол, с гестапо, а ему не хочется иметь с ними дело. Мол, Джалиль сам виноват во всем - занялся ненужным и опасным делом. Пусть, мол, его участь послужит уроком для других. Иного ответа от этого прислужника гитлеровцев трудно было ожидать.

Фашисты убили поэта и его товарищей. Но они не смогли убить песню. Как писал Джалиль в своих "Моабитских тетрадях":

Как увядший цветок, в забытьи
Я под снежной засну пеленою.
Но последние песни мои
Расцветут в вашем сердце весною.