Стихи Г.Тукая

РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

Хоть юнцом с тобой расстался, преданный иной судьбе,
Заказанье, видишь, снова возвратился я к тебе.

Эти земли луговые, чувства издали маня,
Память мучая, вернули на родной простор меня.

Пусть несчастным сиротою в этом я возрос краю,
Пусть томили униженья юность горькую мою,—

Времена те миновали, птицей улетели прочь,
Дни былые вспоминаю, как с дурными снами ночь.

Хоть твои хлестали волны, не пошел мой челн на дно,
Хоть твое палило пламя, не сожгло меня оно,

И поэтому я понял, край мой, истину одну,
Что душа равно приемлет и огонь твой и волну.

Я постиг, что все священно: и овин твой, и ручей,
И гумно твое, н степи, и дороги средь полей,

И весна твоя, и осень, лето знойное, зима,
Белые чулки, да лапти, да онучи, да сума,

И овчарки, и бараны — вся родная сторона.
Любо мне и то, что плохо, даже то, чем ты бедна.

1907

ПАРА ЛОШАДЕЙ

Лошадей в упряжке пара, на Казань лежит мой путь,
И готов рукою крепкой кучер вожжи натянуть.

Свет вечерний тих и ласков, под луною все блестит,
Ветерок прохладный веет и ветвями шевелит.

Тишина кругом, и только.мысли что-то шепчут мне,
Дрема мне глаза смыкает, сны витают в тишине.

Вдруг, открыв глаза, я.вижу незнакомые поля,—
Что разлукою зовется, то впервые вижу я.

Край родной, не будь в обиде, край любимый, о, прости.
Место, где я жил надеждой людям пользу принести!

О, прощай, родимый город, город детства моего!
Милый дом во мгле растаял — словно не было его.

Скучно мне, тоскует сердце,.горько думать о своем.
Нет друзей моих со мною, я и дума — мы вдвоем.

Как на грех,.еще и кучер призадумался, притих,
Ни красавиц он не славит, ни колечек золотых.

Мне недостает чего-то иль я что-то потерял?
Всем богат я, нет лишь близких, сиротой я нынче стал.

Здесь чужие все: кто эти Мингали и Бикмулла,
Биктимир? Кому известны их поступки и дела?

Я с родными разлучился, жить несносно стало мне,
И по милым я скучаю, как по солнцу, по луне.

И от этих дум тяжелых головою я поник,
И невольно^слезы льются — горя горького родник.

Вдруг ушей моих коснулся голос звонкий, молодой:
«Эй, шакирд, вставай скорее! Вот Казань перед тобой!»

Вздрогнул я, услышав это, и на сердце веселей,
«Ну, айда, быстрее, кучер! Погоняй своих коней!»

Слышу я: призыв к намазу будит утреннюю рань.
О Казань, ты грусть и бодрость! Светозарная Казань!

Здесь деянья дедов наших, здесь священные места,
Здесь счастливца ожидают милой гурии уста.

Здесь науки, здесь искусства, просвещения очаг,
Здесь живет моя подруга, райский свет в ее очах.

НЕ УЙДЕМ!

Кое-кто с кривой душою нам пустой дает совет:
Уходите в край султана, здесь для вас свободы нет!
Не уйдем! Горька отчизна, но в чужбину не уйдем!
Вместо десяти шпионов там пятнадцать мы найдем!

Что за разница, казаки ль там нагайкой бьют сплеча,
Там казачье войско в фесках, но камча — везде камча!
Слава богу, казнокрады и в чужбине есть пока,
И в чужбине баи рады рвать кусок у мужика!

Разве мы ума лишились, чтобы, родину кляня,
В полымя бежать чужое из привычного огня?!
Мы уйдем, когда за нами вдаль уйдут и города,
Цепь лихих тысячелетий, наши горькие года.

От рожденья до кончины за родной живя чертой,
Мы срослись навеки плотью с почвой родины святой!
Вольная страна Россия — наша цель, и до конца
Не уйдем, и не зовите, криводушные сердца!

Отвечаем не изустно, но в печати — навсегда:
Если лучше вам, туда пожалте сами, господа!

1907
ТЕАТР

Театр — и зрелище и школа для народа.
Будить сердца людей — вот в чем его природа!
На путь неправедный он не дает свернуть,
Он к свету нас ведет, открыв нам правый путь.

Волнуя и смеша, он заставляет снова
Обдумать прошлое и смысл пережитого.
На сцене увидав правдивый облик свой,
Смеяться будешь ты иль плакать над собой.

Узнаешь: жизнь твоя светла иль непроглядна,
Вот это верно в ней, а это в ней неладно.
Развить захочешь ты достойные черты,—
Так новой мудростью обогатишься ты.

И если ты хорош — то только лучше станешь,
А если ты дикарь — из темноты воспрянешь.
В театре рангов нет, в нем так заведено:
Ты господин иль раб — театру все равно!

Он чист и величав, влечет он к светлым высям,
Свободен и широк, он свят и независим.
Он воспитанья храм, он знания дворец.
Наставник для умов, целитель для сердец.

Но следует ему блюсти одно условье:
Родной народ учить с терпеньем и с любовью,
И с древа мудрости срывать тогда лишь плед,
Когда он красоту и зрелость обретет.

1907


СЕГОДНЯ ПРАЗДНИК

Бьет нынче радость через край, мир полон красок разных.
Но отчего так? Знаю я: байрам сегодня, праздник!

В священном трепете любой, байрам не знает праздных,
Играет праздничный напев мой саз: сегодня праздник!

Повсюду аромат разлит цветов и трав прекрасных,
Как запах дорогих духов: байрам сегодня, праздник!

Не по-обычному горит сегодня солнце: праздник!
«Принарядилось, — я решил,— байрам сегодня, праздник».

Я видел: нищего обнял, как брата, бай-лабазник.
«От полноты души,— решил,— байрам сегодня, праздник»

Подслушал я, как ветерок игриво пел, проказник,
И он со всеми заодно: байрам сегодня, праздник!

И волны весело бегут, шалят, друг друга дразнят.
Я слышу с берега их речь: «Байрам сегодня, праздник!»
1908

РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ

Стоит моя деревня на горке некрутой.
Родник с водой студеной — от нас подать рукой.
Мне все вокруг отрадно, мне вкус воды знаком,
Люблю душой и талом я все в краю моем.

Здесь бог вдохнул мне душу, я свет увидел здесь,
Молитву из Корана впервые смог прочесть,
Впервые здесь услышал слова пророка я,
Судьбу его узнал я и путь тяжелый весь.

Запомнились навеки события детских лет,
Нет времени счастливей, забав беспечней нет.
Я помню, как, бывало, по черной борозде
Шагал со старшим братом я за сохою вслед.

Я многое увижу — ведь жизнь еще длинна.
И ждет меня, наверно, дорога не одна;
Но только, где б я ни был и что б ни делал я,—
Ты в памяти и сердце, родная сторона!

1909


РОДНОЙ ЯЗЫК

О язык родной, певучий! О родительская речь!
Что еще на свете знал я, что сумел я уберечь?

Колыбель мою качая, тихо-тихо пела мать,
Подрастая, сказки бабушки я начал понимать...

О язык мой, мы навечно неразлучные друзья,
С детства стала мне понятна радость и печаль твоя.

О язык мой! как сердечно я молился в первый раз:
Помоги,— шептал,— помилуй мать с отцом, помилуй нас…

1910


ШУРАЛЕ

(отрывок)
Про Кырлай, что в Заказанье, знай — деревня неплоха:
во дворах поют, по слухам, куры звонче петуха!
Родом хоть и не оттуда, там я жил да поживал,
как умел, пахал и сеял, жал да песни напевал.

Не забыть вовек — забором окружал деревню бор,
Травы бархатом узорным на лугах ласкали взор.
— Велика ли деревенька? — Нет, совсем невелика.
Всем дворам хватает влаги небольшого родника.

Там ни холодно, ни жарко, все известно наперед:
ветер вовремя подует, дождик вовремя польет.
Земляника и малина спеют в ягодном бору:
не моргнув, свое ведерко переполнишь, не совру!

Чудно! Ели молчаливы; словно воины, стройны;
отдыхал я, глядя в небо, посреди лесной страны.
Где березы и осины — там и тут грибы растут;
всюду щавель, где соцветья разноцветные цветут:

белый, желтый, алый, синий,— несказанной красоты,
вкусу тонкому приятны ароматами цветы.
Очарованные бабочки, воздушны и легки,
возле чащечек порхают, чуть качая лепестки...

Чу! Звучат в зеленой чаще божьих пташек голоса,
внемлешь им — душа как будто улетает в небеса.
Клуб, оркестр, бульвары, танцы заменяли мне леса,
цирк, театры и концерты затмевала их краса.

Велики они, как море; безгранично велики,
сплочены, неисчислимы, как чингисовы полки.
Вспоминаются внезапно слава предков, имена,
древних дедушек рассказы про былые времена.

Приоткроется завеса исторической судьбы,
молвишь: «Ах, что ж с нами сталось? Иль не божьи мы рабы?»

II

Описал стихами лето; осень, зиму — не хочу,
О красавицах румяных, чернооких — промолчу.
Сабантуи и гулянья я описывать боюсь:
как начну, с пути рассказа непременно я собьюсь!

Стой-ка, все же ненароком сбился я с пути, гляди:
заголовок где-то сзади, суть рассказа — впереди!
Потерпи еще немного, о читатель, расскажу:
вспомню милую деревню — тотчас как с ума схожу.

III

Говорят, в лесах дремучих зверя разного не счесть:
волки есть и есть медведи, лис — разбойник рыжий — есть?
Еж и заяц, лось и белка попадаются в лесу:
то ли встретишь, как походишь день с ружьишком на весу!

Говорят ведь, в темной чаще, в непролазной хвойной мгле
нечисть водится лесная — албасты и шурале.
Мудрено ль, конца и края заповедной пуще нет:
не такими чудесами удивлял нас белый свет!

IV

Вот об этом два-три слова, коль позволите, скажу,
вязь узорную созвучий по привычке вам свяжу.

Лунным вечером чудесным юный парень из села
по дрова поехал — в чащу путь-дорога завела.
На поляну он заехал, тотчас поднял в чаще стук:
стал заваливать лесину — топоришком тук да тук!

Как случается обычно, ночь прохладною была,
пташки-мошки замолчали, тишина в лесу легла.
Месяц, тени на поляне, только парень делу рад,
позабыл где лево-право, щепки в стороны летят!

Отдохнуть едва собрался: пот ручьем, топор в руке —
ба! чудные чьи-то вопли слышит он невдалеке.

СОЛНЦЕ И МЕСЯЦ

На вершинах Гималаев Солнце спит,
Золотую колыбель его хранит
И всю ночь качает ветер напролет,
Солнцу песни колыбельные поет.

А едва проснется Солнце, ветер тот
Веять легкими порывами начнет.
Ото сна он целый мир начнет будить,
Станет миру: «Просыпайся!» — говорить.

Встанет Солнце — засыпает в золотой
Колыбели Месяц — брат его родной.
Сбившись в кучу, засыпают рядом с ним,
Как птенцы в гнезде, все звезды до одной.

Он проспит весь день, а догорит закат —
Снова мир сияньем Месяца объят.
Так друг с другом чередуются они. —
Солнце с Месяцем, как будто с братом брат,

1910

ЛЮБОВЬ

Не бывать цветам и травам, если дождик не пойдет.
Что ж поэту делать, если вдохновенье не придет?

Всем известно, что, знакомы с этой истиной простой,
Байрон, Лермонтов и Пушкин вдохновлялись красотой.
Ведь пока не искромсает сердца нам любви клинок,
Что такое наше сердце? — Просто мускулов комок.

От зубов твоих слепящих я стихи свои зажег.
Разве жемчугу морскому уступает жемчуг строк?

Всех сородичей-поэтов я оставлю позади.
Бич любви, свисти нещадно и вперед меня веди!

Я б от царства отказался. Что мне толку в царстве том?
Чем над миром быть владыкой, лучше стать любви рабом.

О, как сладки муки эти, муки тайного огня!
Есть ли кто-нибудь на свете, понимающий меня?

Нет! Со мной из всех влюбленных не сравнится ни один.
Я люблю стократ сильнее, чем Фархад любил Ширин.

1908
МОЛОДЕЖЬ

Плетется мой народ шатающейся тенью,—
Не вспыхнув, гаснет жар в растущем поколенье.

В душе, что так вчера для общества пылала,
Теперь ни искорки,— там только чад и тленье.

Где тот, кто сердцем чист и, преданный народу,
Пред золотым тельцом не преклонил колени?

Ребенок на пути набрел на побрякушку
И то, за чем он шел, забыл в одно мгновенье,

Вот так и молодежь: лишь золото увидит,
Скорей разбогатеть — одно у ней стремленье.

Торгашеством у нас писатель промышляет,
Едва он написал одно произведенье.

Как создана душа у этой молодежи —
Ни крохи мужества, ни капли вдохновенья!

Как верим мы легко в бессилие народа,
Величие отцов забыв без сожаленья!

С народным знаменем мы вышли в путь далекий!
Мол, не свернем вовек с пути освобожденья!

Упали мы, пройдя две-три версты, не боле:
«Не хватит, братцы, сил, пожалуй, и терпенья»,

1910


СЕННОЙ БАЗАР, ИЛИ НОВЫЙ КИСЕКБАШ

1

Что ж, начнем-ка прямо с Карахмета сказ
Может, и похвалит кто за это нас.

Вот он, цирк — отличный преогромный дом.
Правит в нем Никитин. Мы к нему зайдем.

Кто у нас в Казани чудеса сочтет?
А такого сроду не знавал народ.

Ну, аллах аллахом, что хотел — творил,
А Никитин, русский, цирк здесь учредил.

Есть в нем мусульманин — бравый пехлеван,
Здоровяк плечистый, ростом — великан.

Как Заркум, лихой он, или как Салсал,
А хитер не меньше, чем Саид-Баттал.

Вот, глядишь, и сказка на язык пришла.
Расскажу ль занятно я про все дела?

Пусть, послушав, ахнут шорник и мясник,
Скупщик шкур, чувячник, чеботарь, свечник.

Как-то по Сенному я базару шел,
Там-то для рассказа пищу я нашел.

Утром на базаре гвалт со всех концов,—
Пруд пруди — товаров, пруд пруди — купцов.

Эти покупают, эти продают,

Кто-то надувает, кто-то сам надут.

На Сенном базаре вечно, братцы, так:
О своих делишках там печется всяк.

Вдруг к «углу кяфира» кинулся народ.
Я с толпою вместе поспешил вперед.

Что тому причиной — свалка ли, пожар?
Почему сорвался с места весь базар?

К улице Московской вскоре прибежал
И всему невольным очевидцем стал.

При честном народе вдоль по мостовой
Катится булыжник, схожий с головой.

Батюшки, и вправду, это голова!
Туловища нету, а она жива.

Хоть трамвай по рельсам мчался со всех ног,
А за ней угнаться так вот и не мог.

На «углу кяфира» тормозит она.
Улица народом вся запружена.

Голова рыдает. Как слезам не течь,
Коль ее срубила злая сила с плеч!

Если тела нету — невозможно жить.
Раз язык остался — можно говорить.

Мученик сердечный, кем ты прежде был?
Где, шахид, ты эту голову сложил?

Борода седая, свет в лице такой,
Что глаза невольно заслонишь рукой.

Голова уткнула в землю скорбный лик,
Горько плакал с нею и Гали-свечник.

Весь базар, вздыхая, вопрошал в слезах:
—Где росла, бедняжка, на каких плечах?

Люди выжимали слезы кулаком,
Никли тюбетейки над любым лотком.

Шкуры, что свалившись, под ногой лежат,-
«Ой, какое горе!» — без конца вопят.

И мешки с мукою, замыкая круг,
Тоже вторят плачу нищих и старух.

Весь базар, весь город дружно слезы льют.
Как отзывчив нынче мусульманский люд!

Кисекбаш горюет над своей судьбой.
Аксакалы хором:— Что стряслось с тобой

Слезы с новой силой стали градом течь;
Голова сквозь всхлипы начинает речь:

— Я хаджи. Внимайте! Мекку посещал,
Там я девяносто девять раз бывал.

О степях Хиджаза рассказать могу
Повидал Джидду я, повидал Сангу.

В городе Казани — не солгу, о нет!—
Был я гласным в думе кряду десять лет.

За товар московский, кланяясь судьбе,
Полных девять гривен брал с рубля себе.

Каждый день Коран я полностью читал
И пятнадцать женщин честно в жены взял.

Будучи примером для народа днем,
Заходил в потемках я к красоткам, в дом.

Жил под старость мирно с молодой женой.
Был сынок — отрада, мальчик золотой.

С ними коротал я старческие дни,
Лучшими друзьями были мне они.

Див унес проклятый от меня их прочь,
Вы должны немедля мне в беде помочь.

В глубине колодца с ними скрылся он,
С той поры от горя был я сна лишен.

Я на вас надеюсь, если ж обманусь,
В день восстанья мертвых я сюда вернусь,

2

Стали аксакалы тут держать совет:
— Ведь слезами горю не поможешь, нет!

—Хорошо б солдат нам белый царь прислал,
Из ружья убили б дива наповал.

— Может, обратиться к Садри Максуди:
Ты в меджлис, мол, входишь, ты и рассуди.

Для него стараясь, клали мы шары —
Он сидит в меджлисе, в Думе, с той поры.

— Пригласим ишана, пусть придет с кнутом,
Разом кончит дело с этим колдовством.

Из толпы пробился знающий старик:
— Нам в таком несчастье важен каждый миг.

Нужно Карахмета кликнуть поскорей,
Он не зря известен силою своей.

Он придушит дива; Кисекбаш опять
Сможет человеком, как мы с вами, стать.

— Верно! — аксакалы вместе говорят.—
Ты, старик, достоин чести, говорят.

— Помыслы аллаха ты сумел постичь! —
Некий мусульманин тут же бросил клич.

— Эй, за Карахметом, Минлебай, ступай! —
Резво припустился к цирку Минлебай.

Не успел простынуть Минлебая след,
Как на место лично прибыл Карахмет.

Кисекбаша сразу он хотел поднять,
Чтоб отвагу, силу, хватку показать.



О СВОЕОБРАЗИИ

Когда о разных нациях мы судим,
Различную оценку мы даем
Природе стран, обычаям и людям,
Но сводим все к одной черте потом.

Своя у каждой нации примета —
У той, мол, та, у этой, дескать, эта;
О турках говорим: «Храбры, дружны»,
О немцах кратко: «Вооружены».

Наш отзыв о евреях тоже точен:
«Они ловки и деятельны очень».
И вспомнив о китайцах невзначай,
Мы говорим: «У них чудесный чай».

Мы о французах слышим не впервые:
«Искусные, веселые, живые».
И так об англичанине твердят:
«Он предприимчив и весьма богат».

А если о татарах речь? Тогда ты,
Слов не найдя, бормочешь: «Бородаты,..»

1910
* * *

Жизнь люби, люби отчизну
Все, чем жив родной народ;
Не печалься о кончине,—
Каждый некогда умрет.

К мелкой злобной укоризне
Оставайся словно глух:
Унижения мирские
Не вольны унизить дух.

1910