Рожденный танцевать



СТРЕМЛЕНИЕ К СВОБОДЕ

(...) Я не видел ничего политического в необходимости для молодого артиста видеть мир, чтобы, сравнивая и усваивая, обогатить свое искусство новыми знаниями для пользы своей страны. Птица должна летать, видеть сады своих соседей и то, что лежит за горами, чтобы затем, вернувшись, обогатить жизнь своих соотечественников рассказами о жизни других стран и расширить границы своего искусства. Но когда я пытался это осуществлять, меня осудили и поспешно отозвали в Москву. Мою жизненную программу назвали "безответственной". Сопротивление уравнению и неподчинение - опасным индивидуализмом - как часто слышал этот упрек. Как много раз еще во время моего пребывания в школе, а позднее во время моей работы в Кировском театре мне говорили: "Нуриев, Ваше присутствие оскверняет нашу атмосферу. Вы черное пятно на теле нашей труппы". (…)

Моя судьба решилась в этот день. Какой это был день? Как ни странно, хотя я могу назвать точную дату моего поступления в Ленинградскую балетную школу и, ни на секунду не задумываясь, могу назвать час первого появления на сцене Кировского театра, я всегда должен подсчитать прежде, чем назвать дату, когда моя жизнь в аэропорту Ле Бурже приняла вдруг столь стремительный поворот. Это было 17 июня. Я очень суеверен, и мне бы хотелось проверить в этот день мой гороскоп. (…)

Два пути в две разные жизни. Для меня это уже было возвращением чувства собственного достоинства - иметь право выбора, право, о котором я мечтал больше всего - это право самоопределения. Естественно, что мыслями своими я обратился к своим родным, к своему учителю Пушкину, в некотором роде моему второму отцу, к своим друзьям.

Я чувствовал, что больше я ничего не знаю... Кировский театр - для меня это первая труппа, все это я считал наиболее дорогим для себя и это все, что сделало меня тем, что я есть. Но в то же время повседневная жизнь с ее мелочными преследованиями, нашептыванием, мелкими придирками. Этот образ жизни, который я хорошо знал, привел многих молодых артистов к мысли, что лучше уж броситься в реку, чем вести бесполезную борьбу.

Но с другой стороны, что ждет меня здесь, в Европе? Я буду один, но это совсем не то одиночество, к которому я всегда стремился. Это будет полное одиночество. У новой свободы был суровый вид. Однако я знал, что это единственный выбор потому, что только он нес в себе надежду действительно делать что-то, учиться, видеть, расти. Здесь была надежда, а этого было достаточно. Как говорит русская пословица, юность живет одними надеждами. Я вошел в полицейский участок. Началась моя новая жизнь. (...)

ВПЕЧАТЛЕНИЯ ДЕТСТВА

Я действительно родился 17 марта 1938 года. (...) Я так много говорю о своем рождении именно потому, что уже тогда можно найти указания на многое в моей дальнейшей жизни; мне кажется очень символичным, что я родился в дороге между станциями, что придает мне чувство, что сама судьба предопределила мне быть космополитом. Мне кажется, что с самого рождения у меня не было чувства "принадлежности" к какому-нибудь одному реальному месту или к дому, который я бы мог считать своим. (...)

Я также отчетливо помню двух русских стариков, которые жили в одной комнате с нашей семьей, состоящей из пяти человек. Если я сказал " pyccких" и в какой-то степени подчеркнул это, то именно потому, что не считаю нашу семью русской в прямом смысле этого слова. Мать моя родилась в прекрасном древнем городе Казань. Мы мусульмане. Отец родился в небольшой деревушке около Уфы, столицы республики Башкирия. Таким образом, с обеих сторон наша родня - это татары и башкиры. (…)

Я не могу точно определить, что значит быть для меня татарином; а не русским, но я в себе ощущаю эту разницу. Наша татарская кровь течет как-то быстрее и готова вскипеть всегда. И однако мне представляется, что мы более вялые, чем русские, более, чувственные, в нас некая азиатская мягкость и вместе с тем горячность наших предков, этих великолепных xyдощавых всадников. Мы - странная смесь нежности и грубости, сочетание, которое редко встречается у русских; вероятно, именно поэтому я обнаружил такую близость со многими героями Достоевского. Татары быстро воспламеняются, быстро лезут в драку. Они самонадеянные, но в то же самое время страстные, а временами хитрые, как лисы. Татарин - хороший комплекс звериных черт, и это то, что есть я. (…)

Уже даже в возрасте двух лет я страстно реагировал на нее (музыку - “ТН”). На песни или даже пpocтo на мелодичные звуки. Единственным источником музыки в нашем доме было радио. Мы привезли его с собой из Москвы. Радио было с нами в маленькой башкирской деревне, затем в Уфе. Я мог часами просиживать около него, тихо слушая музыку, музыку любую. Именно благодаря музыке я уходил из комнаты с ее десятью обитателями, yбегал из мoeгo одинокого детства. С самых ранних дней своих я смотрел на музыкy как на друга, как на религию, как на путь к лучшему будущему. У меня и в мыслях не было, что из этого увлечения вырастет другая страсть, единственная, которая заполнит всю мою жизнь - танец.

ПРОБУЖДЕНИЕ ОДЕРЖИМОСТИ

Когда мне исполнилось 7 лет, пришло время идти в школу. (…) Я по-прежнему был очень одинок. Все свое свободное время я проводил, слушая музыку, бесконечно льющуюся из нашего приемника, слушая до тех пор, пока я не пьянел от нее. Или же я забирался на свой наблюдательный пункт. (…) Он возвышался над уфимским железнодорожным вокзалом. Наблюдая за ним, я просиживал там часами. Мне кажется, что в течение нескольких лет я ходил туда каждый день, просто наблюдая за тем, как отъезжают поезда, медленно набирая скорость. Мне нравилось ощущение, как будто это меня увозят колеса куда-то прочь. Железная дорога привлекала меня больше, чем школа и даже дом. Уже много времени спустя, в Ленинграде, приступая к созданию новой роли, я часто ходил на вокзал просто посмотреть на поезда, пока я не чувствовал, что движение становится частью меня, а я частью движения. Это как-то помогало мне в танце, хотя я и не могу объяснить чем. (…)

Однажды в школе мне показали, как танцевать под музыку простой башкирской песни. Я не сразу ощутил то удовольствие, которое вскоре стал доставлять мне сам процесс танца. Но уже в тот первый год звонкие башкирские песни волновали меня и приносили радость. (...)

Школа часто посылала нас в госпитали для выступлений перед ранеными воинами, прибывшими с фронта. Я обычно очень ждал этих маленьких концертов, и постепенно танец становился все более дорог мне. Это был мой мир. Все это время я не знал никаких других танцев, кроме тех, которые показывали нам в школе. Я запомнил каждое па. Учительнице было достаточно показать мне один раз, и танец буквально запечатлевался в моей памяти, в моем теле. Все, что мне показывали, казалось, входило прямо в мою кровь.

Моя первая встреча с балетом, которой суждено было заполнить всю мою жизнь, прошла необычным порядком. Это была любовь с первого взгляда, но началась она со взлома. Мама купила один-единственный билет на всю семью, но решила постараться провести как-нибудь нас всех. И так мы пошли: три сестры, мама и я. Уже при входе мы увидели громадную толпу. (...) Толпа перед театром все увеличивалась. Она так давила на большую дверь Оперного театра, что та вдруг широко распахнулась, и нас буквально затолкали внутрь. Под покровом общего хаоса все пять Нуриевых оказались в театре по одному билету.

Я никогда не забуду ни одной детали этого спектакля. Сам театр, мягкий, красивый свет хрустальных люстр, небольшие фонари, горевшие повсюду, цветные стекла, бархат, золото... совсем другой мир, место, которое, на мой ослепленный всем этим взгляд, можно надеяться увидеть только в прекрасной фантастической сказке. Это первое посещение театра оставило после себя впечатление необычности. Что-то зажглось во мне, что-то особенное, очень личное. Что-то случилось со мной, меня унесло далеко от того жалкого мира, в котором я жил, прямо на небеса. С того момента как я вошел в это волшебное место, мне показалось, что я действительно покинул реальный мир и родился вновь, где-то далеко от всего, что я знал, во сне, который разыгрывается для меня одного... Я не мог произнести ни единого слова. Даже и сегодня я ощущаю такое же волшебство, когда вхожу в прекрасное здание театра. Голубой с серебром Кировский театр, красный с золотом зал Парижской оперы - это для меня впечатления, вызывающие наибольший восторг.

С того самого незабываемого дня, когда я узнал такое всепоглощающее возбуждение, я не мог думать уже ни о чем другом. Я стал одержимым. С этого самого дня я могу с полной достоверностью датировать мое непоколебимое решение стать балетным танцовщиком. В этот вечер, наблюдая за танцовщиками, восхищаясь их неземной способностью преодолевать законы равновесия и земного притяжения, я почувствовал свое призвание. Мною одолела абсолютная убежденность, что я рожден танцевать.