Татарстанский дипломат

- Тимур Юрьевич, в начале нашего разговора, проясните, пожалуйста, как Тимур Акулов превратился в Тимура Юрьевича Акулова? Наверное, не все из-за вашей фамилии и отчества знают, что вы – татарин.

- Действительно, все думаю, что фамилия Акулов - русская. Но почему-то ни у кого не вызывает сомнения, что Биккулов - это татарин, Ширинкулов – тоже тюркская фамилия. А Акулов – еще проще: «ак» в переводе с татарского «белый», а «кул» – «вассал» или «рука». Слово «кул» Гумилев разъяснил в одном из своих произведений, где говорил о том, что при наступлении тюрков на новую территорию, племя, не желавшее воевать с ними, встречало их дарами и со словами: «Я хочу быть твоим кулом». То есть, я хочу быть твоим вассалом. Поэтому Акулов - это чисто тюркская фамилия.

Что касается отчества. В Узбекистане в те годы на карьерный рост могли рассчитывать только русские и узбеки, хотя, конечно, нигде об этом вслух не говорилось. А представители других национальностей, в том числе татары, негласно считались людьми второго сорта. Это я точно знаю. Татарин мог дослужиться максимум до главного инженера или заместителя директора. Мою маму – Терегулову Хаят Галеевну – практически никто под ее настоящим именем не знал, ее там и сейчас помнят как Нэлю Григорьевну, она была врачом. А к отцу имя Юра прикрепилось в армии. Так и появилось мое отчество.

Когда в шестнадцать лет я пошел получать паспорт, мама мне посоветовала записаться русским, тем более все сходится – Акулов Тимур Юрьевич. Она, как любая мать, надеялась, что с таким именем и национальностью я достигну больших высот, смогу реализоваться. Никто же не знал тогда, что наша жизнь так сильно измениться в скором времени.

До сих пор не знаю, что ударило мне в голову, но, вернувшись домой, я отдал маме паспорт, в котором в графе национальность было написано: "Татарин". Я всегда ощущал себя татарином, несмотря ни на что. Еще в детском возрасте пытался отличиться, доказать всем свою «особенность» через национальность. Помню, в четвертом классе я как-то подписал все свои тетради маминой фамилией – Терегулов. Мне тогда здорово влетело от нашей учительницы Марии Антоновны Киреевой, которая сначала делала вид, что не понимает, чьих рук это дело и что за новый ученик в классе появился. (Смеется.)

Но, повторяюсь, что и сегодня ни имя, ни фамилия не мешают мне жить и оставаться, а главное, чувствовать себя татарином.

- Почему вы решили поступать на восточный факультет?

- Вообще-то я хотел быть военным. Когда мои старшие сестры уехали учиться в Ленинград, и мы с мамой остались только вдвоем, она часто мне говорила: «Вот окончишь школу и тоже поедешь учиться в Ленинград, а потом и я к вам переберусь». Мама всю жизнь испытывала особые чувства к этому городу, там прошла ее юность – после окончания школы в своей родной башкирской деревне Каргалы Тамак она приехала в Ленинград и поступила в санитарно-гигиенический институт. За годы учебы она прикипела к этому городу всей душой. Именно поэтому отправила туда сначала одну дочь, потом вторую и мечтала видеть меня студентом ленинградского института.

Когда же я приехал к сестрам с твердым намерением поступать в военное училище, они стали меня отговаривать: «Красивая форма – это понятно. Но, Тимур, пока станешь хотя бы старшим офицером, сколько гарнизонов ты поменяешь, в скольких уголках страны побываешь, жизнь военного – это неустроенная жизнь. Попробуй поступить на восточный факультет ленинградского университета».

А вы понимаете, что восточный факультет предполагает знание языков. Я же, наверное, из английского знал от силы слов пять-шесть. И дело не только в том, что я не обладаю особой предрасположенностью к языкам, а главным образом в том, что учебы у нас как таковой в Узбекистане не было. О каком знании языков может идти речь, если мы учились в год 3-3,5 месяца, остальное время сеяли и собирали хлопок. За время школьной учебы я «изучил» аж три языка: с пятого по седьмой класс - немецкий, потом полгода – французский, а в девятом-десятом - английский. Сами понимаете, знания у меня были нулевые.

Но сестры все же уговорили меня сдать документы. Меня привлекло то, что в программе факультета была история арабских стран. А я с детства любил историю, много читал, особенно интересовался египтологией. Первый экзамен был английский язык. Я пришел, взял билет, честно три раза пытался прочесть первое предложение, но ничего не получилось. Поднялся и гордо пошел к выходу. Вернул билет экзаменатору, сказал, что отвечать не буду. Преподавательница меня еще и уговаривать стала: «Молодой человек, я понимаю, что вы волнуетесь, но соберитесь и попытайтесь подготовиться». Я отказался. (Смеется.)

И вы знаете, мне так обидно стало. Ведь учатся там обычные ребята, у них получается, думал я. Чем же я хуже?! Я вернулся домой и, работая в колхозе, целый год, два раза в неделю, ездил в Ташкент, расположенный от нас в 35 км, где в Доме ученых занимался на курсах английского языка. Мне удалось неплохо подготовиться, на следующих вступительных экзаменах я набрал 18 баллов из 20 возможных. Но, к сожалению, в тот год по полученным мной результатам принимали только ребят, уже отслуживших в армии или имевших двухлетний трудовой стаж.

Вот здесь я, наверное, совершил ошибку. Мне сказали, что на монгольской кафедре есть одно место для 18-ти баллов, и предложили перейти. Но я уперся: хочу учиться только на кафедре истории арабских стран. А стоило согласиться. Уже после первой сессии студенты начинают отсеиваться, и на освободившееся место можно было перевестись. Но кто об этом тогда знал? Да и посоветовать было некому…

А в третий раз, уже после армии, я поступил. Набрал даже 19 баллов, как говорится, с запасом.

- Как давалась вам учеба?

- Факультет я окончил с отличием. Сначала было очень трудно и обидно. Жил в общежитии и видел, что моим однокурсникам учеба давалась значительно легче, чем мне. Мозги-то у них еще свежие, а мой трехлетний перерыв в занятиях заметно сказывался на скорости усвоения материала. Поэтому ребята успевали и уроки выучить, и погулять, я же первый курс провел, не отрывая глаз от учебников. Зато это здорово помогло. Я втянулся в учебный процесс, и с каждым годом заниматься становилось все легче. После получения диплома мне сразу поступило предложение поехать на работу за границу в качестве военного переводчика. И я уехал в Йемен.

- Трудностей при изучении арабского языка не возникло?

- На факультете мы изучали классический арабский язык. Преподавание в Ленинградском восточном факультете отличалось от Московского института стран Азии и Африки тем, что в столице давали современный язык. Поэтому у московских студентов разговорный был на очень хорошем уровне. Мы же больше средневековьем занимались: читали Коран, хадисы. А это совершенно другой язык. К тому же, в отличие от нас, в Москве изучали арабские диалекты, различия между которыми очень сильные.

Приехав в Йемен и пройдя тестирование на владение языком, мне сказали: «Арабский знаешь очень хорошо. Оставляем работать в Адене». Поэтому сомнений, что у меня будут проблемы с ним, у меня изначально не возникло. Я с легкостью переводил тексты как с русского на арабский, так и наоборот. Но в один из первых дней я спустился в гостинице к консьержу, чтобы утрясти какие-то проблемы с номером, и понял, что меня ждут большие проблемы. Консьерж слушал и смотрел на меня с непонимающими глазами, а потом сказал: «Зови переводчика». Я был в шоке! Столько лет учился, а меня не понимают! Я же говорил на классическом арабском языке, а знание живого разговорного языка оставляло желать лучшего.

- Как вы справились с этой проблемой?

- Будучи военным переводчиком и работая в управлении тыла Министерства обороны, я попросил отправить меня в бригаду в пустыню. Многим казалось, что я сошел с ума: добровольно ехать туда, откуда люди просто мечтают уехать. Я там провел 11 месяцев с большой пользой для себя. В бригаде служили люди со всех провинций с различными диалектами. И это мне было на руку. В свободное время приходил в палатку к солдатам с карандашом и бумагой, внимательно прислушивался к их разговорам, записывал непонятные слова. Причем писал на кириллице, так как не знал арабского написания новых для меня слов. Сначала я пытался найти их в словаре, но безрезультатно. Потом изловчился ловить более-менее грамотного солдата, садился с ним в сторонке и спрашивал: «Вот это что за слово?» Дело в том, что йеменцы зачастую вместо арабских слов использовали английские слова и просто добавляли свои окончания. Причем, они меня пытались убедить, что говорят на чистом арабском языке! Если бы это соответствовало истине, у меня бы и проблем таких не возникло.

Продолжались мои мучения месяцев пять. Прекрасно помню то утро, когда, проснувшись, я вышел из палатки и остолбенел: я отчетливо понимал каждое слово солдат, разговаривающих между собой. Для меня это было подобно взрыву вулкана! Мало того, и они меня прекрасно понимали! В те мгновенья счастливее меня на свете не было никого! О, подумал я, оказывается язык-то можно выучить!

Так что, на арабском языке я говорю благодаря йеменцам. За что их до сих пор люблю! (Смеется.)

- Сколько времени вы пробыли в Йемене? - Вернувшись из пустыни, я два года проработал в военном училище Йемена. Потом командировка окончилась, и я с женой и со старшим сыном вернулся в Казань.

- Как вы, с такими знаниями и опытом, оказались сотрудником библиотеки в Казани?

- В Казани я первым делом пошел в университет, хотел вести преподавательскую деятельность. Но оказалось, что вакансий нет. Честно говоря, было обидно, опыт и знания-то у меня были действительно неплохие, а работу найти нигде не мог. К тому же последние два года я работал на очень высоком уровне - с генеральным секретарем центрального комитета Йеменской социалистической партии, с министром обороны. А тут приехал, и оказалось, что мои знания никому и не нужны. Поэтому пришлось поработать год в научной библиотеке Казанского университета. Что тоже было неплохо - прочитал столько литературы!

А через год в университете, на историческом факультете, открылась новая кафедра научного коммунизма, где я начал работать ассистентом - вел курс «Критика антикоммунизма». Зимой в Москве, в спецхране, читал труды антикоммунистов на английском языке. Что тоже хорошо – подтянул английский.

Проработав в КГУ 7 лет, в 1988 году я снова уехал в Йемен - Международный отдел ЦК КПСС привлек меня к своей работе. Сначала я восемь месяцев работал с секретарями коммунистических партий развивающихся стран, а потом два с лишним года преподавал в Йемене в институте научного социализма. В 1991 году мы с семьей на время каникул вернулись домой, но в августе произошел ГКЧП, и я остался не удел. Хорошо, что из университета не уволился. Огромное спасибо за это моей супруге. Именно она посоветовала мне не увольняться из вуза, а оформить длительную командировку. Поэтому в сентябре 1991 года я снова вернулся на свою кафедру.

- Так как же преподаватель университета смог стать советником Президента Татарстана?

- Придя на первое занятие и увидев пустые глаза студентов, которым была неинтересна моя лекция о национально-освободительной борьбе в развивающихся странах, я попросил на кафедре дать мне месяц на подготовку нового курса. Мне разрешили. В один из дней, собирая материал для работы, я случайно встретил в университете вице-президента республики - Василия Николаевича Лихачева, я его знал по работе на юридическом факультете. Безусловно, это была историческая встреча в моей жизни.

Василий Лихачев, узнав, что я только что вернулся из Йемена, попросил на следующий день заглянуть к нему. Я пришел. Честно говоря, сначала разговор с Лихачевым мне показался бессмысленным: он говорил о том, что теперь республика может вести международную политику. "Какая международная политика? О чем Вы говорите?" – удивился я. В советские времена даже в союзных республиках международной политики не было, все министерства иностранных дел выполняли исключительно протокольные функции.

Сказав, что я не до конца понимаю сложившуюся в республике ситуацию, Василий Николаевич попросил меня написать свое видение развития международных связей Республики Татарстан. Я написал. Лихачеву мои мысли понравились, и он предложил мне должность своего референта. «Но сначала с тобой должен переговорить Минтимер Шарипович», - обрадовал он меня.

Честно говоря, идти на встречу с Минтимером Шаймиевым я боялся. Он когда-то работал секретарем обкома, а в свое время мне приходилось сопровождать обкомовские делегации, и я знал, что это за люди. Я уже представлял сюжет нашей беседы: я приду к нему, и, когда начну рассказывать о международной политике, он, стукнет кулаком по столу и скажет: «Какая, к черту, международная политика?! И был совершенно поражен, когда увидел совсем другого человека. Это оказался именно человечный руководитель, с которым мы проговорили полтора часа. Помню, что он очень удивился, узнав, что в Йемене я проработал шесть лет: «Как ты вытерпел? Я там провел только один день, но понял, что жить в этой стране невозможно – жара, грязь». В общем, поговорили за жизнь.

На следующий день я пришел к Лихачеву, и он меня сразу направил в отдел кадров оформляться в качестве советника президента. Увидев мое удивленное лицо, добавил, что так захотел Минтимер Шаймиев. С тех пор, с ноября 1991 года, я советник Президента Татарстана.

- Страха не справиться с новой работой не было?

- Нет. Действительно, ни грамма не боялся. У меня уже был опыт работы на высоком уровне. Единственное, я боялся сопротивления федерального центра. Взаимоотношения же в те годы были очень натянутые. Я практически месяц сидел и думал, с чего бы начать и как правильно действовать. Потому что точно знал, что ни один иностранец в Татарстан не поедет: зачем ссориться с федеральным центром? Более того, никто и со мной не хотел встречаться. Помогли старые связи в ЦК и министерстве иностранных дел, ребята организовывали мне встречи со знакомыми послами. Причем, не на территории посольств, а в каком-нибудь кафе.

Долгое время результатов от этих встреч не было - мои предложения познакомиться с республикой тактично не принимались. В тот период я подробно изучил материалы о федерализме других стран, например, Швейцарии, Германии, так как знал, что на переговорах нужно говорить аргументировано, и что ни одно слово не должно быть сказано впустую.

Но я чувствовал, что прорыв должен состояться. И вот в нашу страну приехал новый посол Лиги арабских государств, который еще не знал об особенностях взаимоотношений федерального центра с Татарстаном и другими субъектами страны. Я с ним встретился, рассказал о Татарстане. Посол заинтересовался и принял наше предложение приехать в Казань. Пробыл у нас два дня.

Когда посол уехал, все стали ждать предъявления к нему претензий со стороны МИД России. Но ничего плохого не случилось, наоборот – появился интерес к нам. К тому же, уезжая, посол Лиги арабских государств предложил Татарстану в дальнейшем встречаться с послами других арабских стран на территории его посольства.

Вот так и началась наша работа - боролись за каждого высокого иностранного гостя. А сегодня уже думаем о том, как бы равномерно распределить приезд зарубежных гостей в республику.

- Наверное, возникали проблемы и с тем, что за рубежом просто не понимали, что представляет собой Татарстан? И что республика – это не отдельное государство, а часть России.

- Что вы, о том, что Татарстан - это Россия, никто и не знал. Часто путали нас с Казахстаном. Помню, в Германии у меня были переговоры с председателем правления банка «Дойче банк». Зайдя к нему в кабинет, я заметил удивление на его лице. Когда же начал рассказывать о себе, что я, мол, советник Президента Татарстана... Он меня перебил и сказал: «О! Я очень уважаю Президента Назарбаева!». (Смеется.) В завершение встречи председатель банка признался, что, увидев меня, был удивлен моей европейской внешности. Когда ему передали, что на встречу придет татарин, он ожидал увидеть чистого монгола: узкоглазого, коренастого мужичка.

- Наверное, в том, что первыми гостями Татарстана стали лидеры арабских государств, не последнюю роль сыграло и то, что в республике проживает много мусульман?

- Не только поэтому. Мое образование и владение арабским языком помогало мне легко общаться именно с представителями арабских стран. Я легко находил с ними предмет разговора, мы с удовольствием говорили об истории Йемена, о царице Савской, о том какие плотины там строили и т.д. Главное в нашей работе – заинтересовать собеседника. А с европейцами переговоры шли сложнее. Что бы я, например, немцу рассказал?

- А ведь первая зарубежная поездка была в Турцию, снова к мусульманам?

- Мне особенно запомнились две первые зарубежные поездки Президента Республики Татарстан – в Турцию и Казахстан. В Турцию, в Стамбул, сначала я поехал один, хотел договориться о встрече с премьер-министром. Я отлично понимал, что никто помогать мне в этом не будет, скорее, начнут препятствовать: зачем МИДу или послу, на свой страх и риск, поддерживать встречу руководителя субъекта Российской Федерации с первым лицом иностранного государства? Но встреча нашего президента состоялась, и не только с премьер-министром, как мы планировали изначально, а и с Президентом Турецкой Республики.

Но обо всем по порядку. Приехав в Стамбул, я даже не стал заходить в российское посольство и ставить в известность о своем нахождении в Турции. Сделал это для того, чтобы обезопасить себя от нежелательных шагов, которые могли помешать всем нашим планам. Мне повезло. Встречу с Премьер-министром страны Сулейманом Димерелем мне организовали через три дня. Сказав, что татары и турки – братья, имеют общие тюркские корни он согласился встретиться с Минтимером Шаймиевым. И тогда я подумал: почему бы не встретиться двум тюркским президентам? Советник турецкого президента пообещал организовать мне встречу, и велел ждать звонка. А мобильных телефонов же тогда не было, и я полторы недели сидел в гостиничном номере, боясь пропустить важный звонок. Выходил на улицу только вечером, чтобы накупить продуктов и снова бежал к телефону.

Наконец, советник позвонил и сказал, что они с Президентом будут скоро в Стамбуле, назвал время и место встречи. Мои усилия были не напрасны – мне удалось договориться о встрече Шаймиева с турецким Президентом. Правда помощники меня предупредили, что Тургут Озал сможет уделить Президенту Татарстана только десять минут.

О встрече Минтимера Шаймиева с Президентом Турецкой Республики российское посольство было оповещено, мало того, посол говорил, что они оказывают нам всяческое содействие. Хотя, конечно, все это было далеко не так. Позиция посла понятна, в то время он мог получить такой нагоняй за пособничество утверждению суверенитета субъекта Российской Федерации.

Встреча президентов состоялась. И тут произошел очень интересный момент. После окончания переговоров, Тургут Озал перекинулся на турецком языке несколькими фразами со своим советником, и когда мы шли по коридору к выходу, советник турецкого президента меня одернул и тихо сказал: «Послезавтра будет еще одна встреча. Они будут только вдвоем. О времени и месте сообщу позже. Никому пока не говори». Это была наша победа! Турецкий президент захотел сам снова пообщаться с Татарстанским президентом. Они не наговорились!

В день встречи мы поехали в штаб-квартиру нашей фирмы «Татурас», в процессе знакомства с ее работой, президент незаметно исчез. Вдруг раздается звонок, и нам сообщают о том, что турецкий президент дает обед в ресторане и приглашает татарстанскую делегацию. Все бросились искать президента. «Да, по-моему, он уже там», - отвечаю я. (Смеется.)

- А чем запомнилась поездка в Уральск?

- Президент Назарбаев пригласил Минтимера Шаймиева и Муртазу Рахимова к себе, просто побеседовать. Запомнилась поездка, главным образом тем, что Назарбаев пошел на подписание коммюнике, кажется, так мы его назвали, в котором была заложена фраза, в которой Казахстан косвенно признает суверенитет Татарстана и Башкортостана.

Командировок за годы работы было много, каждая из них чем-то запомнилась. Сегодняшние же поездки носят совершенно другой характер, сейчас все прозрачно, не приходится прибегать к ухищрениям. Что при работе министра Козырева было совершенно невозможно. Дела в МИД России пошли на поправку при Евгение Примакове, большую работу провел и Игорь Сергеевич Иванов, который, кстати, организовал Консультативный совет субъектов федерации, где работают люди, занимающиеся международной деятельностью регионов. Сейчас МИД для Татарстана, не знаю, как для других субъектов, не надзирательный орган, как раньше. Между нами партнерские отношения. С МИДом, во избежание нарушения интересов третьих лиц, мы согласовываем все свои действия. А при подготовке новых зарубежных поездок Минтимера Шаймиева, консультации нам даются на самом высоком уровне, любой департамент предоставляет республике необходимую информацию по той или иной стране.

Более того, теперь по некоторым вопросам сотрудники МИДа сами просят нашей помощи. Если мы близко работаем с какими-то государствами, то за консультацией уже обращаются к нам. Например, большую роль Татарстан сыграл и при вхождении нашей страны в качестве наблюдателя в 2005 году в Организацию Исламская конференция. И когда Россия стала, наконец, наблюдателем в ОИК, российский президент сказал: «Теперь Татарстан должен идти впереди всех по налаживанию сотрудничества с этой организацией».

- А несколько месяцев назад Минтимер Шаймиев даже выступал с лекцией в Саудовской Аравии …

- В прошлом году Президент Татарстана был награжден высшей наградой мусульманского мира - премией Короля Фейсала. В номинации – «За служение исламу». В этом году орденом в этой номинации был удостоен сам Король Саудовской Аравии. А девятого марта нынешнего года там прошло празднование 30-летия со дня создания фонда, на котором собрались обладатели премий со всего мира. Пригласили и Минтимера Шаймиева. Правда, ему единственному предложили выступить с лекцией в Исламском исследовательском центре имени короля Фейсала.

На следующий день был прием от имени короля, где нашему президенту снова оказали особые почести. Король посадил Минтимера Шаймиева около себя, рядышком расположился наследный принц. И что меня поразило, король минут пятнадцать, не приступая к трапезе, разговаривал с татарстанским президентом. Со стороны это выглядело так, Шаймиев - главный гость вечера.

Отмечу, что в исламском мире к Минтимеру Шариповичу очень тепло относятся. В нем признают не только равного, но и видят в нем человека, обладающего непререкаемым авторитетом как в российском, так и в международном масштабе.

- Тимур Юрьевич, вы как-то сказали, что чем больше стран посещаете, тем более сильным у вас становится чувство родины…

- Да это у любого человека так. У нормального человека.

- Вы бы могли уехать жить в другую страну?

- Нет. Я и в советские-то времена не смог бы, не то, что сейчас. Человек с нормальным отношением к себе, живущий полноценной жизнью, родину никогда не покинет. Свою страну покидают люди, либо недостаточно востребованные, либо те, у кого завышенные ожидания и нереализованные возможности. Я встречался с нашими физиками, химиками, живущими за рубежом, и все они в один голос говорят, что лучше бы, конечно, жить в России. Но наша страна не предоставляет им условий для самореализации. Недавно в Германии общался с одним химиком в его лаборатории, и он мне сказал: «Если бы в России мне предоставили такие же условия для работы, как здесь, я бы никогда не уехал. Я тружусь в Германии, но работаю не только на эту страну, а на все человечество. А через все человечество частичка моих трудов обязательно достигнет и моей родины».

Понятие ностальгии – не придуманное. Оно присутствует у всех людей с нормальной психикой. Может, конечно, есть люди с другими представлениями о родине. Я же сейчас удивляюсь тому, как смог столько лет прожить за границей, не видя настоящую российскую зиму, весну, лето, осень! Снега, в конце концов!

- За время работы вы побывали во многих странах мира. А куда бы хотели съездить еще?

- Никуда. Я так редко бываю дома, что хочу в свободное время быть только с семьей.

- Какими качествами должен обладать дипломат вашего уровня?

- На мой взгляд, у дипломата обязательно должно быть чувство меры и развитая интуиция. Надо заранее хорошо изучить не только предмет переговоров, но и личность самого собеседника, вплоть до привычек. Все это пригодится для поддержания разговора и ведения переговоров в нужном русле. Нужно обязательно разузнать, в каких отношениях он с другими чиновниками своей страны, и быть предельно аккуратным при упоминании их имен. Вдруг они враждуют друг с другом? Или из разных кланов и племен? В жизни всякое бывает. Необходимо заранее предусмотреть, будет ли приятно собеседнику упоминание имени того или иного человека. Одно необдуманное слово может завести переговоры в тупик.

- А чувство меры в чем?

- Нельзя перегибать палку, требовать невозможного. Иногда, стремясь быстро достигнуть результата, люди начинают давить на собеседника. Этого делать ни в коем случае нельзя. Лучше приехать три раза, и три раза человеку потихонечку внушать нужную тебе мысль, чтобы он ею проникся. Самая большая победа дипломата: когда на четвертый раз собеседник выдает твою мысль за свою.

- В апреле вы отмечаете 55-летний юбилей. Какая, на ваш взгляд, ваша самая большая победа?

- Самая большая победа – моя семья. У меня два сына – Ильяс и Надир, Они оправдывают все мои надежды, несмотря на то, что участия в их воспитании я практически не принимал. К сожалению. И, естественно, супруга Фарида. Она меня поддерживала в самые разные моменты моей жизни, никогда ни в чем не упрекала. Наоборот, порой, когда у меня уже опускались руки, говорила: «Потерпи. У тебя все будет хорошо». Ну и вторая победа – моя служба Татарстану. Я, не кривлю душой, всегда мечтал оказаться полезным нашей республике. И у меня получилось.