Публикации > Просмотр публикации
Жизнь на обочине
Хаты с краю трассы Казань - Набережные Челны
В деревни и села, расположенные вдоль трассы Казань - Челны, на огонек заезжают разве что пожарные. Все остальные мчатся мимо, и заставить их притормозить могут лишь гаишники, возникающие здесь как грибы после дождя, и собственно грибы, растущие после того же дождя в посадках вдоль трассы. А между тем в близлежащих не густо населенных пунктах есть немало такого, что вызывает удивление. В некоторых случаях удивление возникает уже начиная с прочтения надписи на дорожном указателе.
Написанному на указателе - верить
Тяжело в деревне жить без справочника партработника. Нет, конечно, не во всякой деревне. Но в некоторых он просто необходим для объяснения подрастающим детям, почему место, где они родились и живут, носит такое странное и труднопроизносимое название. Так, к примеру, в 500 метрах от трассы разместилась деревня имени ТатЦИКа. Если бы на дорожном указателе аббревиатура в названии была расшифрована, он как раз занял бы те самые 500 метров от трассы до первых домов: "Деревня имени Татарского Центрального исполнительного комитета".
Свернув с основной дороги, я попыталась выяснить у первых же попавшихся мне жителей историю этой небольшой татарской деревни. Разговорчивый старичок охотно начал объяснять, что деревня возникла в годы коллективизации, что "ТатЦИКом" сначала назывался колхоз... Но в этот момент его жена цыкнула на него на татарском языке, чтобы он не болтал лишнего. Последнее лишнее, что успел сболтнуть дедушка, было сообщение о том, что по единственной в деревне улице можно доехать только до магазина. Ни разу даже не забуксовав, я проехала по улице, которая, как нетрудно догадаться, называется Советской, до закрытого средь бела дня магазина. В "постСоветское" пространство я без сапог не полезла.
Как в дальнейшем выяснилось, деревня имени ТатЦИКа - это не самое удивительное название в Татарстане. В разных его районах, согласно справочнику "Населенные пункты Республики Татарстан", в 20-30-е годы возникли и до сих пор существуют село Культура, поселок Агрокультура, деревня имени Третьего интернационала, поселок имени Третьего съезда (кого - не уточняется) и татарская деревня имени (прямо скажем, не национального героя) Карла Либкнехта.
Любой житель нашей страны может безошибочно назвать практически все небольшие населенные пункты только одной территории России - Чечни. Комсомольское, Ачхой-Мартан, Самашки мы знаем только потому, что их бомбили. В мирных условиях мало кто интересуется, какие у нас есть деревни и села. Вряд ли какой-либо журналист добирался до татарстанских сел Каракули, Нептун и Пролей-Каша, до села Большие Бутырки, после которого, конечно, лучше сразу же посетить другое татарстанское село - Новая Баланда.
А Чечню я вспомнила еще и потому, что деревня имени ТатЦИКа территориально относится к располагающемуся на другой стороне трассы Казань - Челны селу со знакомым названием Шали. Татарстанское село Шали в отличие от чеченского не так известно. Хотя жители чеченского его знали - в советские годы пионеры этих одноименных сел переписывались друг с другом. Дальше в истории возник немыслимый поворот - несколько парней из татарстанского Шали участвовали в первой чеченской войне и, говорят, дошли с оружием в руках до Шали кавказского.
Здесь родился - в Петербурге пригодился
На трассе Казань - Челны есть еще одно село с мировым именем - Бехтерево. Правда, мир о существовании этого села и не подозревает. Широко известно лишь имя родившегося здесь в 1857 году невропатолога и психиатра Владимира Бехтерева, создателя Психоневрологического института и Института по изучению мозга. Все эти институты Владимир Михайлович организовал уже в Петербурге. Поэтому на родине Бехтерева сельчанам до сих пор приходится довольствоваться лишь небольшим фельдшерским пунктом.
Село Бехтерево до 1929 года - момента увековечивания памяти ученого - называлось Сарали. Собственно, переименованием села увековечивание и ограничилось. На родине Владимира Михайловича нет ни памятника ему, ни даже бюста. (Правда, еще более удивительным кажется отсутствие здесь памятника Ленину.) В местной школе имеется небольшой музей, в котором можно, к примеру, узнать, что родители Бехтерева переехали в нынешнюю Вятку, чтобы дать детям образование.
Родись сейчас в селе Бехтерево какой-нибудь будущий великий ученый, он мог бы посещать школу-одиннадцатилетку. Только вот потенциальных ученых с мировым именем рождается в Бехтереве все меньше и меньше: нынче в первый класс пойдут лишь четыре ученика, в дальнейшем, это уже ясно сейчас, число первоклашек сократится до двух.
"Бехтерев предложил свои способы лечения ряда болезней, в частности алкоголизма, гипнозом", - читаю я вслух написанное на стенде в музее и спрашиваю учительницу:
- В пределах нормы, - отвечает она.
Вообще достижения земляка в медицине на местном уровне вряд ли что изменили. Хотя здешний фельдшерский пункт считается вполне неплохим по сельским понятиям. В деревянном доме без водопровода, но с газовым (чего не было при Бехтереве) отоплением ведут прием фельдшер и акушерка. Врач с высшим образованием в селе на 500 человек не положен по нормативам.
Единственное, наверное, что сохранилось в селе со времен Бехтерева - Петропавловская церковь, построенная в начале XIX века. Правда, слово "сохранилось" в данном случае будет большим преувеличением. Церковь стоит со сбитыми крестами - после советского периода ее не восстанавливали. К церкви, как видно на плане села, выставленном в школьном музее, ведет улица Церковная. На плане обозначены еще несколько улиц, одна из которых, очевидно неспроста, называется Забегаловкой. На ней, надо полагать, влияние гипноза ограничено.
Поэт на склоне лет
В татарское село Дюм-Дюм, что переводят как "темно-темно", я на всякий случай въехала, пока еще было светло-светло. Заехала я туда, поскольку знала, что в этом селе живет 90-летний старик, бывший председатель колхоза с образованием 7 классов, который в своем преклонном возрасте не только пишет стихи на родном татарском языке, но и сам ездит за 40 километров в город, чтобы разнести их по редакциям.
Въехав в Дюм-Дюм, я не сомневалась, что легко найду деда Ибрагима: сидит, наверное, как всякий деревенский старик, у дома на завалинке в галошах. Угадала я только с галошами. Ибрагима Юнусовича дома не застанешь - с утра он уже побывал в правлении колхоза, поговорил с председателем и заспешил дальше по делам. Односельчан все это нисколько не удивляет: Ибрагим, самый старый житель села (за что он недавно на сабантуе получил в подарок тюбетейку), не только выступает в школе с рассказами о войне и читает по праздникам свои стихи в клубе, но еще и со знанием дела постоянно следит за тем, как работает местное хозяйство. Видимо, в 90-летнем возрасте очень хорошо осознаешь: нельзя откладывать на завтра то, что пока еще в силах сделать сегодня.
У Ибрагима Юнусовича еще остается время сходить в недавно построенную в селе мечеть, а также подумать о вечном, сидя на берегу протекающей по Дюм-Дюму речки, воспетой в его недавних стихах:
Когда ищу успокоения
в этой бурной жизни,
Когда устают мои крылья,
Иду к ее водам.
Шумящие ее воды
омывают мою душу,
Пески ее
очищают мои раны...
Раны у Ибрагима есть не только в переносном, но и в прямом смысле: на войне он был дважды ранен. Как раз лежа в казанском госпитале в 44-м году после второго ранения, Ибрагим Юнусов начал писать стихи.
Поэт в деревне - больше, чем поэт: Ибрагим Юнусович был еще агротехником, садоводом и несколько лет после войны возглавлял местный колхоз. И выйдя на заслуженный отдых, размером стихотворной строки интересовался не меньше, чем размером пенсии.
Что человеку в 90 лет хочется выразить стихами? Свое отношение к войне, свои чувства к родному селу, природе, матери. О матери Гульбану дед Ибрагим готов рассказывать хоть в стихах, хоть в прозе - она была грамотной и многому научила своих 11 детей.
Девяносто процентов собственных стихов Юнусов, по его словам, до сих пор помнит наизусть. Новые стихи продолжает записывать в тетрадочку, но уже с помощью внуков, а то строчки теперь не такие ровные получаются. О помощниках Ибрагим позаботился заблаговременно - у него 12 внуков и правнуков.
* * *
Бурная трасса Казань - Набережные Челны, где несутся машины, и прилегающие к ней тихие села, где несутся разве что куры, существуют совершенно обособленно. И когда сворачиваешь с грохочущей и загазованной дороги к деревням - с их церквушками и мечетями, речушками и поросшим шиповником оврагами, то чувствуешь, как будто сошел с дистанции, но вовсе не огорчаешься этому, а даже успокаиваешься, как после принятия микстуры Бехтерева.
Скажи, что в имени твоем? И тогда можно будет уразуметь - кто ты. Правда, весьма условно. Ибо в угоду моде имя можно сменить. Но капризница-мода легкомысленна и преходяща. И спустя какое-то время новое имя неловко будет вымолвить в приличном обществе. Правда, и общество могут переназвать. И от всего этого нетрудно совсем голову потерять и ориентировку в окружающем пространстве утратить...
Большую игру в переименования очень любили большевики. Впрочем, большой фантазией они не отличались. И лихо меняли многовековые исторические названия городов, поселков, деревень на клички-прозвища своих уже усопших и еще очень даже живых вожаков.
Но поскольку обоймы кличек "твердых искровцев" на всю одну шестую часть земной тверди оказалось недостаточно, пришлось скрещивать старика Ильича (и немного уступившего ему в этой гонке Кострикова-Кирова) с русскими "горсками", "градами", "инсками", армянскими "канами", узбекскими, азербайджанскими и таджикскими "абадами".
Больше всего с приходящими-уходящими папами-отчимами не повезло одному невеликому городу на Волге. За какие такие провинности столько раз ему меняли паспортные данные: Рыбинск - Щербаков - Рыбинск - Андропов - Рыбинск? А уж о великом городе на Неве и вовсе умолчим. В целях экономии газетной площади.
С более мелкими населенными пунктами церемонились еще меньше. Самое же печальное в этой нелепой игре то, что жизнь самих людей, населявших и продолжающих населять эти пункты совместного проживания, остается без ощутимых изменений. Несмотря на бег времени. И все сквозняки перемен.
Ведущий рубрики Анатолий СТЕПОВОЙ
Хаты с краю трассы Казань - Набережные Челны
В деревни и села, расположенные вдоль трассы Казань - Челны, на огонек заезжают разве что пожарные. Все остальные мчатся мимо, и заставить их притормозить могут лишь гаишники, возникающие здесь как грибы после дождя, и собственно грибы, растущие после того же дождя в посадках вдоль трассы. А между тем в близлежащих не густо населенных пунктах есть немало такого, что вызывает удивление. В некоторых случаях удивление возникает уже начиная с прочтения надписи на дорожном указателе.
Написанному на указателе - верить
Тяжело в деревне жить без справочника партработника. Нет, конечно, не во всякой деревне. Но в некоторых он просто необходим для объяснения подрастающим детям, почему место, где они родились и живут, носит такое странное и труднопроизносимое название. Так, к примеру, в 500 метрах от трассы разместилась деревня имени ТатЦИКа. Если бы на дорожном указателе аббревиатура в названии была расшифрована, он как раз занял бы те самые 500 метров от трассы до первых домов: "Деревня имени Татарского Центрального исполнительного комитета".
Свернув с основной дороги, я попыталась выяснить у первых же попавшихся мне жителей историю этой небольшой татарской деревни. Разговорчивый старичок охотно начал объяснять, что деревня возникла в годы коллективизации, что "ТатЦИКом" сначала назывался колхоз... Но в этот момент его жена цыкнула на него на татарском языке, чтобы он не болтал лишнего. Последнее лишнее, что успел сболтнуть дедушка, было сообщение о том, что по единственной в деревне улице можно доехать только до магазина. Ни разу даже не забуксовав, я проехала по улице, которая, как нетрудно догадаться, называется Советской, до закрытого средь бела дня магазина. В "постСоветское" пространство я без сапог не полезла.
Как в дальнейшем выяснилось, деревня имени ТатЦИКа - это не самое удивительное название в Татарстане. В разных его районах, согласно справочнику "Населенные пункты Республики Татарстан", в 20-30-е годы возникли и до сих пор существуют село Культура, поселок Агрокультура, деревня имени Третьего интернационала, поселок имени Третьего съезда (кого - не уточняется) и татарская деревня имени (прямо скажем, не национального героя) Карла Либкнехта.
Любой житель нашей страны может безошибочно назвать практически все небольшие населенные пункты только одной территории России - Чечни. Комсомольское, Ачхой-Мартан, Самашки мы знаем только потому, что их бомбили. В мирных условиях мало кто интересуется, какие у нас есть деревни и села. Вряд ли какой-либо журналист добирался до татарстанских сел Каракули, Нептун и Пролей-Каша, до села Большие Бутырки, после которого, конечно, лучше сразу же посетить другое татарстанское село - Новая Баланда.
А Чечню я вспомнила еще и потому, что деревня имени ТатЦИКа территориально относится к располагающемуся на другой стороне трассы Казань - Челны селу со знакомым названием Шали. Татарстанское село Шали в отличие от чеченского не так известно. Хотя жители чеченского его знали - в советские годы пионеры этих одноименных сел переписывались друг с другом. Дальше в истории возник немыслимый поворот - несколько парней из татарстанского Шали участвовали в первой чеченской войне и, говорят, дошли с оружием в руках до Шали кавказского.
Здесь родился - в Петербурге пригодился
На трассе Казань - Челны есть еще одно село с мировым именем - Бехтерево. Правда, мир о существовании этого села и не подозревает. Широко известно лишь имя родившегося здесь в 1857 году невропатолога и психиатра Владимира Бехтерева, создателя Психоневрологического института и Института по изучению мозга. Все эти институты Владимир Михайлович организовал уже в Петербурге. Поэтому на родине Бехтерева сельчанам до сих пор приходится довольствоваться лишь небольшим фельдшерским пунктом.
Село Бехтерево до 1929 года - момента увековечивания памяти ученого - называлось Сарали. Собственно, переименованием села увековечивание и ограничилось. На родине Владимира Михайловича нет ни памятника ему, ни даже бюста. (Правда, еще более удивительным кажется отсутствие здесь памятника Ленину.) В местной школе имеется небольшой музей, в котором можно, к примеру, узнать, что родители Бехтерева переехали в нынешнюю Вятку, чтобы дать детям образование.
Родись сейчас в селе Бехтерево какой-нибудь будущий великий ученый, он мог бы посещать школу-одиннадцатилетку. Только вот потенциальных ученых с мировым именем рождается в Бехтереве все меньше и меньше: нынче в первый класс пойдут лишь четыре ученика, в дальнейшем, это уже ясно сейчас, число первоклашек сократится до двух.
"Бехтерев предложил свои способы лечения ряда болезней, в частности алкоголизма, гипнозом", - читаю я вслух написанное на стенде в музее и спрашиваю учительницу:
- В пределах нормы, - отвечает она.
Вообще достижения земляка в медицине на местном уровне вряд ли что изменили. Хотя здешний фельдшерский пункт считается вполне неплохим по сельским понятиям. В деревянном доме без водопровода, но с газовым (чего не было при Бехтереве) отоплением ведут прием фельдшер и акушерка. Врач с высшим образованием в селе на 500 человек не положен по нормативам.
Единственное, наверное, что сохранилось в селе со времен Бехтерева - Петропавловская церковь, построенная в начале XIX века. Правда, слово "сохранилось" в данном случае будет большим преувеличением. Церковь стоит со сбитыми крестами - после советского периода ее не восстанавливали. К церкви, как видно на плане села, выставленном в школьном музее, ведет улица Церковная. На плане обозначены еще несколько улиц, одна из которых, очевидно неспроста, называется Забегаловкой. На ней, надо полагать, влияние гипноза ограничено.
Поэт на склоне лет
В татарское село Дюм-Дюм, что переводят как "темно-темно", я на всякий случай въехала, пока еще было светло-светло. Заехала я туда, поскольку знала, что в этом селе живет 90-летний старик, бывший председатель колхоза с образованием 7 классов, который в своем преклонном возрасте не только пишет стихи на родном татарском языке, но и сам ездит за 40 километров в город, чтобы разнести их по редакциям.
Въехав в Дюм-Дюм, я не сомневалась, что легко найду деда Ибрагима: сидит, наверное, как всякий деревенский старик, у дома на завалинке в галошах. Угадала я только с галошами. Ибрагима Юнусовича дома не застанешь - с утра он уже побывал в правлении колхоза, поговорил с председателем и заспешил дальше по делам. Односельчан все это нисколько не удивляет: Ибрагим, самый старый житель села (за что он недавно на сабантуе получил в подарок тюбетейку), не только выступает в школе с рассказами о войне и читает по праздникам свои стихи в клубе, но еще и со знанием дела постоянно следит за тем, как работает местное хозяйство. Видимо, в 90-летнем возрасте очень хорошо осознаешь: нельзя откладывать на завтра то, что пока еще в силах сделать сегодня.
У Ибрагима Юнусовича еще остается время сходить в недавно построенную в селе мечеть, а также подумать о вечном, сидя на берегу протекающей по Дюм-Дюму речки, воспетой в его недавних стихах:
Когда ищу успокоения
в этой бурной жизни,
Когда устают мои крылья,
Иду к ее водам.
Шумящие ее воды
омывают мою душу,
Пески ее
очищают мои раны...
Раны у Ибрагима есть не только в переносном, но и в прямом смысле: на войне он был дважды ранен. Как раз лежа в казанском госпитале в 44-м году после второго ранения, Ибрагим Юнусов начал писать стихи.
Поэт в деревне - больше, чем поэт: Ибрагим Юнусович был еще агротехником, садоводом и несколько лет после войны возглавлял местный колхоз. И выйдя на заслуженный отдых, размером стихотворной строки интересовался не меньше, чем размером пенсии.
Что человеку в 90 лет хочется выразить стихами? Свое отношение к войне, свои чувства к родному селу, природе, матери. О матери Гульбану дед Ибрагим готов рассказывать хоть в стихах, хоть в прозе - она была грамотной и многому научила своих 11 детей.
Девяносто процентов собственных стихов Юнусов, по его словам, до сих пор помнит наизусть. Новые стихи продолжает записывать в тетрадочку, но уже с помощью внуков, а то строчки теперь не такие ровные получаются. О помощниках Ибрагим позаботился заблаговременно - у него 12 внуков и правнуков.
* * *
Бурная трасса Казань - Набережные Челны, где несутся машины, и прилегающие к ней тихие села, где несутся разве что куры, существуют совершенно обособленно. И когда сворачиваешь с грохочущей и загазованной дороги к деревням - с их церквушками и мечетями, речушками и поросшим шиповником оврагами, то чувствуешь, как будто сошел с дистанции, но вовсе не огорчаешься этому, а даже успокаиваешься, как после принятия микстуры Бехтерева.
P.S. Эта публикация - дебют Юлии Лариной в качестве собственного корреспондента "Новой газеты" в четырех республиках - Татарии, Чувашии, Марий Эл, Удмуртии.
Юлия ЛАРИНА. "Новая газета" N 8, 5 февраля 2001 г.