Усердие паче разума

Задумка Юрия Лужкова насчет реанимации проектов поворота рек кому-то может показаться рекордом бюрократического самомнения. И напрасно. Ничего не подвластного воле государства в такой затее нет, технически она вполне осуществима. Авторы подобных проектов лишь не смогли ни разу доказать экономическую целесообразность и экологическую безопасность такого преобразования природы (не видно доказательств и на сей раз). Подлинным рекордом самомнения чиновников, полагающих, что воле государства все подвластно, следует признать другое.

В минувшие праздничные дни Владимир Путин своей президентской подписью дал путевку в жизнь поправкам к закону о языке. Чуть раньше, когда запрет на латиницу для государственных языков в российских пределах одобрил Совет Федерации, общественность не обратила большого внимания на столь очевидное проявление мании величия законодателей. Может быть, потому, что граждане вообще с известным недоумением воспринимают саму верхнюю палату после странной реформы, превратившей ее в собрание чиновников рангом пониже, которые представляют в Москве чиновников рангом повыше. Но после президентского одобрения лингвистическая затея, напоминавшая неумную шутку, стала вполне серьезной.

Узкопрактическое значение это имеет пока для Татарстана, где запланирован переход с кириллицы на латиницу. У меня нет суждений о том, какие именно знаки больше подходят для точной передачи звуков татарской речи — просто потому, что я этого языка не знаю. Подозреваю, что таких суждений нет и у подавляющего большинства членов Совета Федерации, проголосовавших за данное решение. Тут требуется суждение специалистов (каковых, кстати, в Татарии, надо полагать, больше, чем в Москве). Более того, у меня вызывает большие сомнения целесообразность запланированного Казанью введения новой графической основы письменности в условиях, когда эта письменность не создается с нуля - новая графика приходит на смену старой, привычной для нескольких поколений. Легко понять, какие огромные материальные и культурные издержки влечет такая операция на самих себе, разом перечеркивающая и миллионы томов в библиотеках, и навыки чтения и письма в головах миллионов людей. Жители Татарстана, подвергнутые такой операции уже дважды в одном столетии, должны знать это лучше других. Вполне возможно, что Казань совершает ошибку, и если Москва в этом убеждена, то уместно было бы посоветовать татарским руководителям еще раз подумать и как следует все взвесить.

Однако наши сенаторы не призывали к раздумьям других и недолго раздумывали сами. Вместо призыва к размышлению последовал запрет. Тут можно бы посмеяться над простодушием законодателей, не подозревающих, что стихия народной речи еще менее подвластна предписаниям государства, чем стихия речных вод. Какие бы ни издавались указы, рано или поздно любой народ будет писать так, как ему удобно. Но смеяться не хочется, поскольку последствия очередного проявления имперского чванства отнюдь не ограничатся сферой письменности. Да и сами законодатели, понятное дело, меньше всего заботились о правильном развитии письменности. Тут как раз тот случай, когда бьют по оглобле, рассчитывая пугнугь лошадь. Пишем про кириллицу, а в уме жупел сепаратизма. Известно, что среди татар есть проповедники радикального национализма, как есть они и в среде многих других народов. Весь вопрос в том, кому на руку новые законоположения. Трудно представить, каким образом латинская графика могла бы способствовать распространению национализма и сепаратизма — скорее всего, никаким. А вот запрет послужит национализму желанным подспорьем вне всякого сомнения.

Тут не имеет значения, что именно запрещают - латинскую графику, ношение бороды, крещение двуперстием или, как додумалась когда-то Советская власть, сооружение в садовых домиках погребов глубже полутора метров. Важен факт запрета как таковой, ибо запрещающая инстанция по логике ситуации становится в позицию разумного старшего по отношению к неразумному младшему. По этой причине даже запрет правомерный, вызванный серьезной общественной надобностью, должен применяться осторожно и хорошо обосновываться. Запрет неправомерный и нелепый неизбежно воспринимается как оскорбление.

Представим себе, что в силу исторических обстоятельств какое-либо иноязычное государство получило право предписывать графическую основу для нашей, русской письменности. И повелели бы писать русские слова латинскими буквами, или арабской вязью, или иероглифами. Не составило бы труда и сыскать особые удобства в том или ином варианте и сослаться на государственную важность единообразия в этом деле. Стали бы люди, чей родной язык русский, выслушивать эти резоны? Нет, конечно. Случись такое, мы употребили бы самые доходчивые слова русского языка, чтобы послать подальше непрошеных указчиков. Ибо любой народ может воспринять только как оскорбление попытку предписывать его родному языку что-либо извне.

Правда, некоторые члены Совета Федерации oт национальных образований в телекомментариях выражали удовлетворение принятым решением (исключением стал представитель Карелии, где лишут латинскими буквами). Они полагают, что их народов, использующих кириллицу, это не касается. Но ceй факт говорит лишь о чиновничьей близорукости. Важен прецедент: федеральная власть самим фактом запрета той или иной графики - неважно, какой именно - декларирует свое право вмешиваться в решение подобных вопросов субъектами Федерации, притом субъектами с нерусской «титульной нацией». Но ведь язык есть самый главный носитель самосознания, психологии, культуры, всего самобытного естества любого народа. И если кто-то извне берется предписывать законы развития моему языку, значит, он полагает, что его нация выше моей, даже если он сам этого не сознает и убежден, что желает мне только добра.

Поразительно, что этого не понимают политики России, еще не опомнившейся до конца от драмы распада СССР. Может быть, они даже, наоборот, думают, что своим шагом предотвращают дальнейший распад многонационального государства. Если так, то это прискорбное заблуждение. В любой сфере попытка навязать людям разных культур единомыслие, повелеть им стать во фрунт и равняться на Кремль может только укрепить сепаратизм - вся драматическая история российской империи (да и прочих империй) говорит об этом. В сфере языка подобные покушения на самостоятельностъ людей и народов особенно чувствительны. Любой рядовой человек скажет: если Москва не способна понять столь простые истины, то с ней каши не сваришь, от нее надо держаться подальше.

Энтузиасты усовершенствования языкового законодательства, скорее всего, ничего худого не желали. Так ведь и слон, поваливший шкаф в посудной лавке, вовсе не ставил задачу побить посуду - он просто хотел встать поудобнее. Конечно, запрет латиницы не закрыл проблему — он ее создал. Куда полезнее было бы принять закон об изучении законодателями поэзии Александра Галича. Как раз о законах у него все сказано:

И кто с законом не знаком,
Пусть учит срочно тот закон:
Он очень важен, тот закон,
Тра – ля – ля - ля!
Повторяйте ж на дорогу,
Не для кружева-словца,
А поверьте, ей же богу:
Если все шагают в ногу –
Мост об-ру-ши-ва-ет-ся!