Шаляпин-фест
Казанская опера между традицией и новацией

В Казани прошел XXII Международный Шаляпинский фестиваль, посвященный 130-летию со дня рождения пламенного революционера оперы. Окажется ли старейший российский фестиваль на некоторое время прощальным в связи с необходимостью закрыть Театр имени Мусы Джалиля на капитальный ремонт - пока неясно. Во всяком случае сам театр не унывает, работа кипит: только что выпущена премьера балета "Спящая красавица", и уже идет подготовка к постановке сразу двух опер - "Искателей жемчуга" и "Набукко", которые будут делаться западными постановочными командами с прицелом на длительные европейские турне. Бессменный директор Казанского оперного Рауфаль Мухаметзянов пообещал, что и традиционный Нуреевский фестиваль в мае тоже состоится. Что дальше - покажут время и деньги.

Федор Иванович Шаляпин, по всем нашим энциклопедическим данным, родился 13 февраля, но последнее сенсационное интервью его 90-летней дочери Марины, живущей в Италии, свидетельствует о том, что великий самородок земли Русской явился на свет 14 февраля, в День св. Валентина, и всю жизнь не любил число "13", даже старался не выступать 13-го. Как проверить это откровение - одному Богу известно. Впрочем, речь не о том.

Татарстан - не только родина Шаляпина. Этому краю суждено было стать колыбелью фестивального движения в российской провинции - именно здесь, на Театральной площади, в Театре имени Джалиля, выкристаллизовалась фестивальная модель, которую скопировали все возникшие в дальнейшем оперные фестивали других регионов. Суть модели проста: драматургию фестиваля организует отнюдь не какая-либо культурная концепция и не особое сочетание спектаклей, но сквозная идея имени (Шаляпин - в Казани, потом и в Уфе, Михайлов - в Чебоксарах, Собинов - в Саратове и Ярославле, Пушкин - в Нижнем). На этот стержень нанизываются гирлянды приглашенных звезд-гастролеров. Во главе угла - не столько театральные аспекты оперы, сколько пестрая вокальная "ярмарка". Спрос рождает предложение, и до недавнего времени художественная политика Казанской оперы была ориентирована исключительно на следование традициям "большой оперы", на принцип антологии в формировании репертуара и на перенос шедевров русской театральной живописи ("Борис" Федоровского, "Кармен" Головина, "Пиковая" Дмитриева, "Аида" Чемодурова). Но время неумолимо идет вперед, и регулярная гастрольная жизнь в Европе потребовала от театра принципиальных эстетических корректив. Освоенной вдоль и поперек эстетике "костюмированного концерта" пришлось потесниться, чтобы дать место эксперименту и современному режиссерскому театру. В год Верди голландская фирма "Евростейдж" осуществила в Казани постановку "Фальстафа" в духе модного нынче "бедного" театра, почти без декораций. А в прошлом сезоне театр пошел на еще более крупный риск, осовременив моцартовскую "Свадьбу Фигаро".

В моцартовской премьере прежде всего пленяет вдохновенная работа молодого нидерландского дирижера Винсента де Корта. Его манера -среднее арифметическое между традиционным романтическим оркестром и аутентизмом. Вывести статуарный казанский оркестр из нирваны автоматизма - дело почти что невероятное. Столь изысканный для Казани звук повторился на фестивале разве что в вердиевском Реквиеме под управлением темпераментного итальянца Марко Боэми. Впечатляет монохромная сценография Мишеля Вермерена, выдержанная исключительно в минималистском стандарте и тонах серой гаммы. Проблема в том, что голландский режиссер Давид Принс остановился на полпути - "переодел" персонажей в нейтрально современные одежды, но их психологию "осовременивать'' не стал. Писком "модернизма" оказались три девочки-гимнастки, постоянно мельтешившие на сцене: выполнив все мыслимые пируэты с лентой и кувырки, они превратились в графских кошечек-собачек. Много вопросов: почему, например, Графиня и горничная Сюзанна выглядят как сестрички из Cosi fan tutte, почему Бартоло и Антонио - один человек, почему знаменитая канцона Керубино переставлена в другое место и поется из первого ряда партера... Так и зависла "Свадьба" между временами и стилями, и спасает ее мастерство приглашенных солистов. Эмоциональный эпицентр - противостояние элиты и среднего класса -обеспечили горячий Валерий Иванов (Чебоксары) и импозантный Владимир Самсонов (Мариинский театр). И если у Самсонова Граф отшлифован до кончиков ногтей и приближен к стилю а-ля Арнонкур, то Иванов завоевывает свое более жирным русским мазком. Хрустальную нежность излучает Графиня Нуржамал Усенбаевой (Алматы), но всех румяней и милей молодая надежда казанской труппы, лауреат всех последних российских вокальных конкурсов от Глинки до Образцовой и серебряный лауреат неприступного венского "Бельведера" Татьяна Мазуренко (Сюзанна).

Шаляпинские традиции зримо продолжает 26-летний солист Большого театра, гордость казанской школы Михаил Казаков. Недавно он стал самым молодым в мире Борисом Годуновым. Его Борис на открытии фестиваля показал, как стремительно, с каждым выходом на сцену в новой для себя роли, певец нанашивает мастерство.

Прогуливаясь по анфиладе Казанского оперного эрмитажа, приятно было ощущать, что все хорошо знакомые экспонаты на своих местах: "Севильский цирюльник", "Богема", "Пиковая дама", "Кармен", "Травиата", "Риголетто", "Аида". Каждая из "картин" хороша в той или иной степени, но... почти везде поработала рука "реставратора-редактора" - и столь вольные купюры смутили бы не только пуриста. "Борис", к примеру, идет без Новодевичьего монастыря и Кром - допустим, это красивее закольцовывает личную драму царя, но...

Опередив, как помнится, тогда еще Кировский театр, Казань сумела первой перейти на европейский принцип контрактного формирования труппы и исполнительских составов, взяв за образец Венскую оперу. Ну где еще, за десять фестивальных вечеров, можно услышать в одной компании певцов почти из всех бывших и нынешних республик?

Вместе парада басов Казань решила на сей раз сразить фейерверком теноров. Выступление Юрия Марусина в "Пиковой даме" напоминало самосожжение. Компактным европейским звуком и собранной, культурной манерой отличались итальянец корейского происхождения, трогательный Маттео Ли (Альмавива, Альфред) и больше известный в Европе, чем у нас, Сергей Кунаев (Хозе). Возможно, и без больших откровений, но ровно и честно сделали свое дело киевлянин Игорь Барко (Рудольф) и "гражданин мира" Бадри Майсурадзе (Реквием), в то время как пражанин Николай Вишняков (Герцог), видимо, забыл свой тенор дома и все время пел на полтакта быстрее оркестра.

Чудеса творили женщины. Из обычно проходной роли Микаэлы Татьяна Мазуренко одним лишь голосом ухитрилась сплести теплое и мягкое чудо. Неожиданно преобразилась вагнеровская дива Мариинки Млада Худолей - после недавно завоеванной Нормы она пела свою "небесную Аиду", как таяние Снегурочки, тоненьким голосом целомудренной девочки. Единодушно оценила Казань профессиональный подвиг молодой, но уже искушенной в премудростях мастерства певицы из Алматы Джамили Баспаковой: на следующий день после "Травиаты" ей пришлось петь Джильду вместо Екатерины Сюриной, не успевшей вовремя прилететь из Франции, голос-хамелеон Баспаковой то кажется драматическим меццо-сопрано, то его можно принять за легкую колоратуру, но если и порочная, кающаяся Виолетта, и не по-женски сильная Джильда вас в равной степени убеждают, значит, чудо все-таки имеет право на существование.

Меццовый трон фестиваля целиком и полностью предназначался Юлии Герцевой, но взошли на него другие. Один к одному эта петербургская певица, солистка Театра Мусоргского, представляет собой оперный аналог Анастасии Волочковой - переизбыток совершенной русалочьей красоты в отсутствие тепла и темперамента: и ее высокомерная аристократка Кармен, и бесчувственная манекенщица Амнерис странным образом оставляли равнодушным. Виртуозная, обаятельная и интеллигентная специалистка по россиниевскому стилю Мария Горцевская до блеска отполировала свою Розину. А от мощного меццо Маргариты Некрасовой (Новая Опера) в Реквиеме веяло мистической жутью древних заклинаний.

Крепкая оборона казанского баритонового десанта, на сей раз, кое-где была прорвана: Михаил Дьяков из Большого был видным и благозвучным князем Елецким, но не выдержал роли Жермона ни вокально, ни сценически; отличный петербургский певец из Театра Мусоргского Юрий Ившин, несмотря на интересную трактовку образа Риголетто, то и дело расходился с оркестром: не было прежней филигранности и легкости в россиниевском Фигаро Владимира Самсонова. Наибольшее впечатление производил Юрий Нечаев - до обидного поздно вырвавшись из Большого театра на Запад, он недавно сменил драматическую силовую манеру на умный, экономичный звук, отчего и его Томский, и особенно Амонасро выиграли в психологической многогранности, да и чисто вокально это звучит гораздо убедительней и красивей.

На равных с гастролерами смотрелись казанские примадонны. Успешно преодолевала свою лирическую природу и была достаточно убедительной как Марина Мнишек задушевная Галина Ластовка (по совместительству педагог М. Казакова), но вместо таинственно-зловещей Графини у нее получается безобидная провинциальная бабуленька. Казанский театр все время ищет Мюзетту в помощь звонкой Венере Ганеевой, отмечающей свой творческий юбилей, но лучше пока что не нашел.